Когда-то ручки Марьи Алексеевны восхищали всех своей нежностью и миниатюрностью. Теперь она занялась ими, чтобы вернуть их былую красоту. Накладывала компрессы из квашеной капусты, смягчала толченым вареным картофелем с молоком, делала восковые ванночки. Волосы мыла с ржаным хлебом, а на ночь смачивала репейным маслом и спала в колпаке. Все теперь имело смысл!
От этих ли стараний или еще от чего, но Марья Алексеевна подлинно расцвела, что весьма беспокоило Василия Федоровича. По возвращении дамы от Давыдовых он с подозрением поглядывал на нее, и Марья Алексеевна могла поклясться, что в его взгляде появился новый интерес. Впрочем, что ей было до Норова!
Эти несколько дней Маша жила грезами. Едва она закрывала глаза, чтобы уснуть после долгого хлопотливого дня, воображение рисовало ей подробности той волшебной ночи... Она будто вновь слышала трели соловья и хриплый голос Сережи, звавший:
- Иди ко мне...
Мысленно она проживала заново каждое мгновение той ночи, ничего не забывая и не оставляя без внимания: ни колючую щетину на щеке Сережи, ни пленительную силу и твердость его рук, ни частое биение сердца, ни сладчайший запах его пота... Все, все любила Маша в нем, как в те далекие годы, когда они были такими же юными, как их дети теперь...
Одно лишь печалило Марью Алексеевну. За эти дни Сергей Львович ни разу ничем не напомнил о себе. Значит ли это, что она ему вовсе не нужна? Впрочем, разве это мешало ей любить? "Боже, Боже! - думала бессонными ночами Марья Алексеевна. - Какое счастье любить и знать, что на свете есть этот человек! Во плоти, живой, а не герой романов или грез. Он есть, и я люблю его! Жизнь перестала быть сном, а я - Спящей царевной из сказки. Он расколдовал меня, и я теперь живу! И пусть, пусть он более никогда не придет, пусть ничего более не случится с нами, я счастлива. Господи, могла ли я подумать, что так богата жизнь, так много чудес у Тебя?"
Все так, однако молчание Бронского печалило бедняжку, она хотела надеяться, что еще нужна ему, что и он возродится с ее любовью, что все еще возможно. Однако дни шли, а Сережа не давал о себе знать...
Занятая хлопотами, Марья Алексеевна все же спросила о дочери и удовольствовалась беглым ответом Насти, что барышня в саду. Однако дочь не появилась за вечерним чаем, и дама пила чай в одиночестве (Василий Федорович не вернулся из города). Привыкшая к Катиным чудачествам, Марья Алексеевна полагала, что девушка опять заперлась у себя. Но беспокойное чувство, заглушаемое домашними заботами, теперь заговорило в полную силу.
Денисьева уж было поднялась из-за стола, чтобы направиться в Катину комнату, как в столовую вбежала бледная, заплаканная Настя и срывающимся голосом проговорила:
- Беда, барыня! Катя пропала!
Марья Алексеевна тотчас подскочила к ней:
- Как пропала? Что ты врешь?
Больно заныло сердце, но испуганная мать метнулась на лестницу и в мгновение ока оказалась в Катиной комнатке. Там было пусто и, казалось, давно. Настя следовала за ней по пятам, ломая руки и воя.
- Рассказывай, что знаешь! - велела сходящая с ума женщина.
Она стала бродить по комнате, с трудом понимая, что говорит с причитаниями Настя. Да и что могла горничная знать? Барышня велела сказать, что гуляет в саду, и только. Куда направилась Катя, она не знала. Верно, недалече, раз ничего с собой не взяла и одета была легко.
- Что это, а, Настя? Свидание? С младшим Бронским? Где? Где они могли бы встречаться?
- Да я уж все обегала! - выла Настя. - Все окрест облазила, каждый кустик оглядела! На опушке в роще за домом была. Вот... нашла... - и она зарыдала в голос, протягивая барыне тюлевый цветочек от Катиной шляпки.
Марья Алексеевна непонимающе смотрела на жалкое украшение, бормоча:
- Что это? Побег или похищение? А может, Настя, - оживилась она, - а может, Катя вот-вот вернется? Ну, гуляла с этим мальчиком, изменником, теперь вернется? А цветочек оборвался...
Настя трясла головой:
- Ох, барыня, мы не говорили вам всего! Ох, беда-то, горюшко лихое... Ведь разбойник-то этот, Гришка, позарился на нашу Катю, преследовал ее, горемычную...
- Нет! - просяще простонала несчастная мать. - Только не Гришка!
Она заплакала, однако тотчас встрепенулась.
- Надобно искать! Ехать, бежать...
- Да куды? - выла Настя. - У него вон войско какое, куды нам-то?
Марья Алексеевна сжала голову ладонями.
- Постой, Настя, не кричи. Давай подумаем. Ведь она сама ушла. Куда шла, неужто к разбойнику?
- Христос с вами! - замахала Настя руками. - Катя боялась этого черта хуже смерти!
- Вот! - обрадовано воскликнула барыня. - Выходит, она шла к кому-то другому. Была весела или мрачна?
Настя умолкла на миг, вспоминая.
- Так по ней разве поймешь? Но не печальна, нет. Задорная, что ли, куражная.
- Свидание? - лихорадочно вопросила Марья Алексеевна. - Ты все знаешь про ее сердечные дела, верно?
Настя замотала головой:
- Да разве она что скажет? Ну, получала письма, радовалась им.
- Ну конечно! - воскликнула Денисьева. - На балу они и сговорились о свидании. Они танцевали котильон... Я-то думала, ее гусарский поручик пленил...
Марья Алексеевна бросилась вон из комнаты. Крикнув Василису, велела распорядиться об экипаже:
- Катя пропала!
Василиса ахнула и испуганно пробормотала:
- Да, матушка, Василий Федорович не вернулись, а на чем ехать-то? Бричка опять сломалась, дормез еще по весне развалился...
Марья Алексеевна бросилась в конюшню, прихватив с собой фонарь.
- Да куды же вы, барыня? - лепетала Настя, едва поспевая за ней.
- Надобно прежде ехать к ним, там ее искать!
Она растолкала спящего конюха. Тот очумело смотрел на барыню.
- Есть ли верховые? - выспрашивала она.
Фомич почесал в затылке.
- Разве что Ласточка? А на что тебе?
- Седлай! - решительно распорядилась барыня.
Фомич смотрел на нее с недоумением:
- Так ить дамского седла нету...
- Седлай мужским!
Настя и Василиса охали и ахали, наблюдая, как Марья Алексеевна мечется по конюшне. Они уж было решили, что барыня от страха за дочь слегка умом тронулась.
- Ночь ведь на дворе! - стонала Василиса. - Куда же ты, матушка? Да на лошади-то, срам!
Марья Алексеевна не слушала ее, в нетерпении подгоняя сонного конюха. Ей казалось, он слишком медленно стелет попону, ладит седло, затягивает ремешки. Как и куда собралась она скакать в ночи? В сей момент Марья Алексеевна не думала об этом. Ее девочка пропала, и она сошла бы с ума в бездействии и ожидании.
- Где Андрюшка-форейтор?
Побежали звать Андрюшку, который гулял где-то с девками. Насилу дождалась Марья Алексеевна, когда его сыщут и доставят на конюшню.
- Сказывай дорогу до Сосновки господ Бронских! - велела барыня, и Андрюшка, перепугавшийся было столь спешного вызова, подробно растолковал ей, как ехать.
Дворовые люди с беспокойством взирали на барыню, выбирающую хлыст для лошади.
- Подсадите же! - приказала Марья Алексеевна.
Андрюшка бросился помогать ей.
- Да куда же ты, матушка, убьешься! Слыханное ли дело, как мужик, верхом! - причитала Василиса.
Марья Алексеевна припомнила уроки верховой езды в московском манеже и конные прогулки с Сережей. Спору нет, навыки давно утрачены. Однако стоило ей закрепиться в седле по-мужски (для чего пришлось повозиться с юбками), как в ней проснулась семнадцатилетняя Маша. Марья Алексеевна почувствовала под собой лошадь вполне добродушного нрава, она сжала коленями ее бока и дала шенкеля. Лошадь тотчас стронулась с места. Как была, простоволосая, в домашнем платье, Марья Алексеевна тронулась в путь. Трясущаяся Настя крестила ее вслед.
Едва выехав за ворота усадьбы, Денисьева пустила лошадь в галоп. "Только бы не заблудиться, не перепутать в темноте поворот!" - лихорадочно думала отважная женщина, несясь что было мочи по лесной дороге и слегка приподнимаясь на стременах, чтобы уменьшить тряску.