- Позволь мне выходить из избы, иначе с тоски помру! - пересиливая себя, попросила Катя.
- Разве только со мной. Поглядим! - неопределенно ответил Гришка и вышел.
Девушка в бессилии упала на кровать. Ее трясло как в лихорадке. Притворство нелегко далось ей. Впрочем, Катя понимала, что это лишь отсрочка казни...
Вошла Марфа со свечой и кувшином молока, накрытым горбушкой хлеба.
- Поешь да спать, - сказала она, ставя все на стол. И добавила, смешно фыркнув: - Вырядилась мужиком, даже Гришка не польстился. А ить у него целый гарем из девок, как у турецкого салтана. И никого не забижает...
Катя смотрела на нее и не знала, плакать ей или смеяться.
29.
Шел пятый день, а поиски до сих пор не увенчались успехом. Марья Алексеевна осунулась, похудела, от бессонных ночей под глазами ее пролегли синие тени. Сергей Львович уговаривал бедняжку остаться у него, поспать, постараться взять себя в руки, но она вдруг вообразила, что Катя вернулась домой, и просила дать ей экипаж.
- Мы пошлем человека узнать, - уговаривал предводитель, сам не спавший эти ночи и едва державшийся на ногах.
Все эти беспокойные дни он не вылезал из седла, возглавив поиски в лесу. Тихона отправил в Петербург: вдруг Левушка объявится там. Если бы знать наверное, что это не побег. Приходилось вести действия на два фронта: искать в лесу и выяснять, куда могли бежать дети. Если все же это побег...
В последнее время Бронский склонялся к тому, что исчезновение детей - дело рук Гришки и его шайки. Все шло к тому. Свидевшись с полицмейстером, предводитель настоял, чтобы вызвали солдат. Надобно искать лагерь разбойников. Где-то ведь они отсиживаются в опасные для них моменты, прячут награбленное барахло, отдыхают, зализывают раны. Где-то кормятся и спят.
Предводитель настаивал, чтобы прочесали лес и в соседних уездах. Нелегко было согласовать действия с властями этих уездов. Их не трогали покуда, они и не чесались. Пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Только потом поздно будет...
Очень помог Давыдов Игнатий Ильич. Влияние его в губернии было весьма существенно. Давыдов не пожалел ни времени, ни сил, ни денег. Солдат пообещали прислать. Все остальные средства были использованы, дети как в воду канули. Но не бывает так! Человек не иголка в стоге сена. Если живы (при этой мысли Сергей Львович чувствовал сильнейшую боль в сердце), если живы, обязательно найдутся...
Разумеется, этих соображений он не приводил несчастной матери. Она и без того обезумела, винила себя во всем. На бедняжку больно было смотреть, так жалка она была. Теперь Марья Алексеевна рвалась домой, вбив себе в голову, что Катя вернулась. Да если б она и впрямь вернулась, из имения тотчас же прислали бы гонца известить об этом.
Марья Алексеевна не слушала доводов, смотрела глазами, полными слез и мольбы, отказать не было сил. И хоть тревожно было Сергею Львовичу и вовсе не хотелось отпускать Машу, он вынужден был дать ей экипаж. Поехал бы с ней, да ему донесли, что на мельнице кто-то есть, надобно проверить немедленно.
Марья Алексеевна поехала. Она не сказала Сереже, что было еще одно соображение, погнавшее ее из дома Бронских. Ее отправили в английской коляске на хороших лошадях. Бедняжка надеялась, что по дороге домой на нее нападут разбойники, соблазнившись богатым экипажем. Тогда она, верно, узнает, у них ли дочь, жива ли ее девочка...
- Она жива, она жива, - бормотала в дороге и всхлипывала несчастная мать.
Кучер Бронских то и дело оглядывался назад. Он дивился и приказанию барыни не гнать, ехать медленнее. Впрочем, если он, забывшись, и подстегивал лошадей, барыня не замечала этого, погруженная в свои горестные мысли.
Вопреки ожиданиям, как это часто водится, они благополучно добрались до дому. Дворня выбежала встречать. Еще издали кричали:
- Барин пропал, сгинул с лошадьми и повозкой!
Коляска остановилась, Марья Алексеевна поспешно выбралась на землю.
- А Катя? Катя вернулась?- спросила она, и тотчас по лицу Насти все поняла.
- Не вернулась, - вздохнула Настя. - Мы уж было думали, вы везете ее...
Марья Алексеевна заплакала, но тотчас взяла себя в руки. Велела:
- Кучера накормите, лошадям дайте, что нужно...
Она собралась уж идти в дом, да что-то ноги не несли...
- Барыня, слышь, - негромко позвал ее кучер, и не думавший слезать с козел.
Марья Алексеевна удивленно взглянула на него.
- Не убивайся так, жива твоя дочь! - скоро проговорил кучер.
И не успела Марья Алексеевна опомниться, он хлестнул кнутом лошадей, развернул экипаж и погнал что было сил в обратную сторону.
ЧАСТЬ 3. ПУТЬ К СПАСЕНИЮ.
1.
- Глашка, собери сосновых шишек на самовар!
- Соберу, тетенька!
Из летней кухни выскочила веснушчатая девчонка лет двенадцати с жидкой косицей, в домотканном сарафане и с красной лентой на лбу. Она несла узелок, прижимая его к груди. Босые пятки ее замелькали на лесной дороге. Поминутно оглядываясь, девчонка спешила к заброшенным конюшням, которые когда-то принадлежали владельцу сгоревшей усадьбы. Про них давно забыли, и конюшни заросли лопухом и крапивой, потихоньку гнили и разрушались, окруженные глухим лесом. Редко кто забредал сюда, боялись.
Приблизившись к руинам, Глаша прислушалась и осторожно заглянула в дверную щель. В конюшне было тихо. Тогда она вошла внутрь. Сквозь дырявую крышу просачивались солнечные лучи, пахло сеном, а не навозом, было сухо и пыльно. В одном из бывших денников на куче соломы лежал человек. Прямо на земле возле него стояла чеплашка с водой и валялся кусок черствого ржаного хлеба.
- Барин! - испуганным шепотом позвала Глаша, прижимая к груди узелок.
Человек зашевелился, и тотчас послышался звон тяжелой длинной цепи: несчастный был прикован за ногу к чугунному столбу, зачем-то вкопанному посреди конюшни.
- Ох, - с облегчением вздохнула Глаша. - Я уж было подумала, что вы умерли! Барин, я поесть вам принесла.
- Как тебя зовут? - спросил прикованный слабым голосом.
- Глаша, - застенчиво ответила девочка. - А как мне вас кликать, я все "барин" да "барин"?
- Зови меня Лев Сергеевич. Глаша, это ты перевязала мне рану?
- Да уж не обидчики ваши! Меня бабушка Устинья, покойница, научила из разных травок мази составлять, бальзамы да настои.
Глаша развернула узелок, разложила на чистой тряпочке принесенную снедь.
- Лев Сергеевич, откушайте. Тут вот пирог с грибами, ватрушка с творогом и молоко.
- Спасибо, мой ангел, но что-то не хочется есть. Я молока попью.
Бронский потянулся было за бутылью, но застонал и упал назад, на солому.
- Что ж вы, потихонечку надобно, - остерегла его Глаша. Она сама поднесла к его губам бутыль с молоком.
Левушка жадно пил, пока не устал.
- Они вас как собаку помирать тут бросили, - сетовала Глаша, отирая платочком, намоченным в воде, лицо и шею раненого.
На подбородке и щеках Бронского появилась мягкая рыжеватая поросль. Он был чрезвычайно бледен.
- А что, сторожат меня или приковали и уж не страшатся, что убегу? - спросил он со слабой усмешкой.
Девчонка ответила:
- Есть и караульщики, пьют водку и ругаются. Тут наша деревня по соседству, так они и наведываются. А я, как вижу, что явились, бегу к вам.
- Cпасительница моя, - ласково тронул ее за руку Левушка. - Что рана, гноится?
- Глянуть надобно. Вы уж потерпите маленечко, Лев Сергеевич.
Глаша сначала размочила пропитанную кровью тряпку, которой было обвязано плечо юноши, затем резко содрала, Левушка только охнул.
- Чисто, слава Богу, я еще мази положу, побыстрее заживать станет.
Она достала откуда-то из угла сверточек с чистым полотном и баночкой мази, заново перевязала раненого.
- Мне бы помыться, Глаша, - смущенно попросил он. - Не могу так...
Девочка в раздумье погрызла кончик косицы
- Эх, кабы не ваши сторожа! В баньке бы вас попарить, бельишко перестирать...
- Бежать мне надобно, Глаша, - отозвался больной.