— Миссис Джонс! — весело окликнула ее Верити. — Боа да. Ой, нет! Я, кажется, перепутала. — Она звонко рассмеялась, прикрывая рот ладошкой. — Это значит «доброе утро».
— Ноз да, — сказала Шерон. — Добрый вечер.
Они продолжили прогулку, но сердце Шерон забилось безотчетной тревогой. Она бездумно следовала за Оуэном, а он целеустремленно двигался вверх по тропе, ведущей в горы. Ее мучило чувство вины. Ей хотелось рассказать ему все, признаться во всем, но она не решалась. В конце концов, он ей не муж, даже не жених, говорила она себе. И это был всего лишь поцелуй.
Всего лишь! Нет, это был не просто поцелуй. Она чувствовала напряжение его тела, ощущала силу его желания, она понимала, что он хочет большего. И ее тело невольно отзывалось на его позыв. Еще не известно, чем кончилось бы дело, если бы граф не оборвал так внезапно свой поцелуй. Ее бросило в жар при мысли об этом. Ей вспомнились грубые слова Кэридван: «Я бы не прочь прогуляться с этим кобельком в горы. Что скажешь, Шерон?» — И краска стыда залила ее лицо. Она чувствовала себя грязной потаскухой. Разве она не захотела того же, о чем говорила Кэридван? И она чуть не получила то, чего хотела.
— Он еще раз предложил мне пойти в гувернантки к его дочери, — сказала она Оуэну. — Я встретила его вчера около церкви. Он дал мне неделю на раздумье.
— И ты еще раздумываешь? — откликнулся Оуэн. — Соглашайся, Шерон. Ты заслуживаешь лучшей жизни. Да и Барнсу мы немного утрем нос, если ты станешь работать у самого графа. — Он засмеялся.
Сказать начистоту, она уже не сомневалась. Она уже почти решила для себя, что примет предложение графа, даже если это и обернется для нее бедой. Она чувствовала, как неудержимо ее влечет к нему — она поняла это только вчера, — влечет, как не влекло еще ни к одному мужчине, в том числе и Оуэну, да простит ее Бог. Но он граф, а она? Да, она дочь землевладельца, но незаконнорожденная, и судьбой ей было положено таскать тележки с углем в шахте. Право, можно было бы посмеяться над всем этим, если бы это не пугало ее. Ведь скорее всего именно так все начиналось у ее матери.
Шерон не хотела повторить ее судьбу. Мысль об этом приводила в ужас. Несчастная женщина, изгнанная из семьи, проклятая Богом, людьми и церковью, лишенная любви и поддержки человека, который думал только о том, чтобы утолить свою похоть, насладиться ее теплом…
О нет!
— Не знаю, — сказала Шерон, — не знаю, Оуэн, хочу ли я этого.
— Но ты же не можешь всю жизнь работать в шахте. Попробуй поработать у графа. Его девчонка вроде бы резвая малышка.
— И очень одинокая, — грустно заметила Шерон. — У нее нет братьев и сестер, и она вряд ли когда-нибудь подружится с местными ребятишками.
— Да уж, разве дочка аристократа снизойдет до наших чумазых детей? — язвительно проговорил Оуэн. — Да ей, наверное, и не нужен никто. Подумай сама, разве дети, которые живут в довольстве и сытости, чувствуют одиночество?
— Чувствуют, — убежденно ответила Шерон. Она знала это по себе. У нее в детстве было все, о чем только может мечтать ребенок. Сэр Джон Фаулер не был скуп, он хорошо обеспечивал ее мать. У нее не было только друзей. И как остро она ощущала свое одиночество! Так, наверное, ощущает его сейчас маленькая леди Верити. — Им так же, как остальным детям, нужна компания, нужны шумные игры. Игрушки не могут заменить общение.
— Вот я и говорю, соглашайся, — сказал Оуэн. Он остановился и потянул ее за руку, приглашая сесть на землю. — Порадуй девчонку, Шерон. А заодно и себя. Да и мне будет спокойнее, когда я буду знать, что тебе больше не надо спускаться под землю.
Ох, если б он только знал, на что толкает ее! Впрочем, это не совсем так. Она вовсе не прочь стать гувернанткой Верити и, не раздумывая, взялась бы за эту работу, если бы не отец девочки.
В нем, именно в нем был и соблазн, и искушение.
— Ну что ж, — задумчиво проговорила Шерон. Она села на землю, обхватив руками коленки и опустив голову. — Может быть, я и соглашусь. Мне ведь и вправду хочется этого, Оуэн.
Она подняла голову и неожиданно для себя заметила, как высоко они поднялись в горы.
Глава 7
Несколько минут они сидели молча. Шерон неподвижным взглядом смотрела на долину. Оуэн лежал на земле и, опираясь на локоть, смотрел на нее.
— Ох, прямо не знаю, что и делать. — Шерон повернулась к нему. — Подскажи мне, Оуэн, как поступить? Как скажешь, так и будет. — И сама рассмеялась тому, что сорвалось у нее с языка. Ей хотелось, чтобы кто-нибудь подбодрил ее, чтобы она могла почувствовать себя послушным ребенком, который делает то, что ему велят; но она знала также и то, что никогда не сможет позволить кому бы то ни было распоряжаться своей судьбой. По этому поводу у нее частенько бывали стычки с Гуином…
— Ты спрашиваешь, как поступить? Ладно, я скажу тебе. — Оуэн перекатился по земле и придвинулся к ней. — Ложись на вереск, закрой глаза и позволь мне любить тебя.
Шерон испугалась.
— Ах нет, — сказала она. — Нет-нет, Оуэн.
Он прижался губами к ее рту и так замер на несколько мгновений.
— Я буду нежным, — проговорил он. — Шерон, может, ты боишься, что я большой, что Гуин был меньше? Но ты не девочка, тебе не будет больно. И я буду сдерживать свое большое тело, кариад.
Кариад. Любовь моя. Он первый, кто так назвал ее. И она вдруг захотела его. Она хотела, чтобы кто-нибудь помог ей раз и навсегда забыть неловкие воспоминания о прошлой ночи. Оуэн такой же, как она, и она почти любит его. Он хорош собой, он сильный и решительный. Многие девушки и женщины в Кембране завидуют ей, когда она идет с ним рука об руку по поселку. Ей суждено раз и навсегда стать его женщиной, отдать ему свое тело, как когда-то она отдала его Гуину.
Но это был шаг, на который она не могла решиться так легко.
— Целуй меня, — ответила она, поднимая к нему лицо. — Просто целуй, Оуэн. Пожалуйста…
— Мужчине нужны не только поцелуи, — сказал он, — когда скоро ночь и когда он в горах рядом с любимой женщиной. Я хочу, чтобы это было в тебе, Шерон. — Он взял ее руку, потянул к себе и прижал к своим штанам, так, чтобы она могла убедиться в силе его желания.
В самом деле, она давно уже была не девочкой, как он сказал. Но она смутилась и отдернула руку. Две ночи — и двое разных мужчин. Ей вдруг захотелось вскочить и убежать. Убежать сломя голову. Но от кого бежать? От себя? Неужели она настолько похотлива, что ее почти одновременно возбуждают два таких разных мужчины?
— Я не хочу этого, Оуэн, — произнесла она вслух. — Я не хочу завтра раскаиваться в том, что случилось. Пусть это будет просто поцелуй. Мне нравится, когда ты целуешь меня.
Его поцелуи были теплыми и крепкими. Они давали ей чувство надежности и безопасности. И кроме того, они могли бы помочь ей забыть о тех, других поцелуях. Поцелуи графа Крэйла не понравились ей, она не хотела даже вспоминать о них. Он не сжимал губ, его поцелуи были влажными. А его язык! Она снова и снова вспоминала, как толкался его язык, стремясь проникнуть в нее. И она не могла забыть животного желания, которое он тогда пробудил в ней. Поэтому ей так хотелось, чтобы Оуэн целовал ее теплым, дружеским поцелуем. Ах, если б Оуэн мог целовать ее так же, если б его поцелуи пробуждали в ней такую же страсть…
— Пусть пока это будет только поцелуй, — тихо сказала она.
— Может, ты думаешь, что я добьюсь своего и брошу тебя? — спросил он. — Нет, Шерон, мы поженимся. Летом. И мы оба знаем об этом.
— Правда? — удивилась она. До сегодняшнего вечера он никогда не заговаривал о женитьбе.
— Я ухаживаю за тобой с прошлой зимы, — напомнил он ей.
— Зимой ты стал провожать меня домой после воскресной службы. Это и было ухаживанием?
— Ты очень красива. Скажи, разве с тех пор, как я стал провожать тебя, кто-нибудь из мужчин Кембрана пытался ухаживать за тобой?
— Нет, — ответила она, — только ты.
— Вспомни, прошлым летом, — продолжал он, — мужики вились вокруг тебя, как мухи вокруг варенья. Но теперь-то они знают, что стоит им приблизиться к тебе, как они встретятся с кулаками Оуэна Перри. Все знают, что мы встречаемся.