Раздались крики и смех. Идея пойти к священнику и вытряхнуть его из теплой постели всем пришлась по душе. Но смельчаков на этот подвиг не нашлось.
Но вот в дверях церкви появился и сам отец Ллевелин, в своей лучшей черной сутане и начищенных до блеска черных ботинках. Он поднял вверх руки, призывая всех к тишине. Несмотря на предстоящий поход и тяжелый подъем в гору, он провел в молитвах весь вчерашний день и сегодняшнюю ночь. Площадь перед церковью затихла почти сразу.
— Помолимся Господу, — произнес отец Ллевелин. Его сильный голос проникал в душу каждого прихожанина.
Все склонили головы в молитве. Даже Эмрис, отметила про себя Шерон, вместе с остальными склонил голову. И в этот момент она почувствовала, как сильная рука Оуэна берет ее ладонь, и их пальцы сплелись.
Они не пришли, думала Шерон, пока звучала молитва. Она не видела графа со дня того ужасного чаепития. Но Верити уверяла ее, что они с отцом обязательно пойдут на айстедвод. Девочка всю неделю не находила себе места от возбуждения. Но видимо, граф в конце концов рассудил, что ему не пристало участвовать в народном гулянье. Шерон убеждала себя, что их отсутствие ничуть не разочаровало ее. А если даже и разочаровало, то только из-за Верити. Малышке так хотелось праздника.
— Так-так, — вдруг произнес Оуэн, когда казавшаяся нескончаемой молитва наконец завершилась и прозвучало общее «аминь», уступая место шуткам и смеху, а женщины с новой энергией принялись созывать детей, чтобы отправиться в дорогу. — Интересно, чему мы обязаны такой чести?
Шерон оглянулась и увидела в толпе графа Крэйла. Верити восседала у него на плече; она сразу же заметила Шерон и весело замахала ей руками. Шерон до сих пор не сказала Оуэну, что граф с дочерью собираются пойти вместе со всеми на айстедвод.
— Они слышали репетицию мужского хора, — ответила она. — Наверное, они решили поболеть за нас, Оуэн.
— Ну-ну, — сказал он, усмехаясь и сжимая ее ладонь. — Но у тебя сегодня выходной, так? И он сам может присмотреть за дочкой. Ты ведь будешь со мной, верно?
— Разумеется. — Она улыбнулась ему. Ее улыбка была широкой, но не вполне искренней.
— А может быть, — продолжал Оуэн, — он пришел поболеть за тебя? Ты пела для него в замке?
— Да, — сказала Шерон. — Я ведь говорила тебе, что учу Верити музыке. Мне выделили целый час, чтобы я получилась игре на фортепьяно. Несколько раз я уже брала ее с собой, чтобы дать первые уроки пения.
— А граф? — повторил свой вопрос Оуэн. — Ты пела для него, Шерон?
Как ей хотелось бы научиться не краснеть! Шерон чувствовала, как вспыхнули румянцем ее щеки.
— Однажды он велел мне привести Верити к чаю, — призналась она. — У него сидел… сидели гости. И он попросил, чтобы я спела для них.
Толпа тем временем двинулась по улице в сторону холмов. Им понадобится добрых три часа, чтобы добраться до соседнего города, но они будут там вовремя, к самому открытию айстедвода. Позор тому городу, чьи люди опоздают на праздник!
— Я волнуюсь, — сказала Шерон. — А ты, Оуэн?
— Мне-то что, я пою в хоре и всегда могу спрятаться за чью-нибудь спину, — ответил он. — Да и тебе нечего волноваться, кариад. У тебя самый красивый голос в наших долинах. Ты бы и в прошлом году победила всех, но нет справедливости в Уэльсе.
Шерон рассмеялась и тут же вспомнила, как развеселило ее, когда граф Крэйл рассуждал о взятке, чтобы попасть в жюри. И как потешило ее его предложение спустить его под гору кувырком. Невольно она поискала его взглядом в толпе и обнаружила, что он совсем близко.
— Мерзкие мальчишки! — грохотал у дверей церкви свирепый Ифор Ричарде. Его Глэнис стояла рядом, в огорчении ломая руки. — Они решили спрятаться, когда почувствовали, что придется повкалывать. Хорошо же, я устрою вам прятки, попадитесь мне только под руку!
— Я не буду играть на их арфе, — причитала Глэнис. — Мои пальцы не знают ее, я опозорю себя и весь Кембран, если собьюсь.
— Цыц, женщина! — прорычал Ифор, мрачный, как грозовая туча.
Оуэн рассмеялся и, отпустив руку Шерон, поспешил к ним, чтобы предложить помощь, но его опередили.
— Какие-то проблемы? — обратился к Ифору граф.
— Проблемы? Да вот, эта чертова арфа, — буркнул Ифор. Он был так зол, что не счел нужным подбирать выражения, разговаривая с графом, хотя и заговорил по-английски. — Нет, вы скажите мне, почему нельзя сделать такую штуковину, чтобы она звучала так же, как арфа, но чтобы ее можно было носить под мышкой? Глэнис, видите ли, не может играть на другой арфе. Можно подумать, между ними есть какая-то разница! А мне вот придется тащить ее через горы, эту тонну железок и деревяшек. Я сколотил тележку, чтобы как-то справиться с этим делом, а мои сорванцы куда-то попрятались. Им-то что? Они не хотят помочь своему папочке ублажить их мамочку. Ну вот где они? Носятся где-то с другими мальчишками, и голова у них не болит. Ох и достанется их задницам, дайте только добраться до них! Уж я спущу с них штаны!
У Оуэна от смеха тряслись плечи, да и Шерон едва сдерживалась, чтобы не расхохотаться. Однако бедному Ифору было в этот момент совсем не до смеха. Да и Глэнис готова была разрыдаться в истерике.
Граф широко улыбнулся.
— Мне кажется, я мог бы помочь, — сказал он. — Пара крепких мужчин должны справиться с этой работой. Один мог бы тащить тележку, а второй подталкивать ее сзади и придерживать арфу. Я готов стать этим вторым.
— Ой! — Глэнис испуганно закрыла ладонью рот, а потом, подавшись к мужу, зашептала ему по-валлийски: — Ни в коем случае, Ифор. Ведь это же граф Крэйл.
— Ну и что! Ради славы Кембрана я приму помощь самого короля Англии, — торжественно заявил Ифор. — Хорошо же, добрый человек. Давайте ласково, как сможем, поднимем эту штуковину на тележку и дружно покатим ее в гору. Я сделал в своей жизни только один глупый поступок, доложу вам, и было это, когда решил жениться на арфистке.
— Верити! — Граф нашел глазами дочь, а потом посмотрел на Шерон.
Он, видимо, уже давно заметил ее. Может быть, он специально подошел к Ифору, чтобы оказаться рядом, подумала Шерон.
— Возьми миссис Джонс за руку и пообещай, что не потеряешься.
Так Шерон и Оуэн, с оживленно тараторившей Верити между ними, приблизились к подножию гор. Оуэн молчал и только хмуро поглядывал на Шерон.
Они еще не прошли и полпути до вершины, а Алекс уже остался в рубашке; его плащ развевался на ветру, перекинутый через арфу. Алекс был очень доволен собой. Несколько недель кряду он осматривал свой завод и шахту, заходил даже в дома к некоторым из рабочих, пытаясь понять, о чем они думают, что их тревожит. Все безрезультатно. И вот сейчас, глядя в спину Ифору Ричардсу и толкая в гору бесполезную тележку с огромной арфой — в самом деле, порой казалось, что проще взяться вдвоем и понести ее на плечах, — он вдруг почувствовал себя причастным к жизни этих людей. Наверное, он всегда будет им чужим, наверное, никогда не сможет понять их до конца, как они не смогут понять его, но хотя бы в этом незначительном, малом деле они смогли найти взаимопонимание. Они не отвергли его и предложенную им помощь.