— Нет. Я сама так решила, — ответила она. — Если бы я осталась дома, они истолковали бы это превратно.
Алекс не стал уточнять, что она имела в виду. Он сказал, что оставит ее на несколько минут, и вышел из комнаты. Может, надо было бы послать к ней мисс Хэйнс, размышлял он. Но нет, с этим делом он должен справиться сам. Боже милостивый, ведь она пострадала из-за него! Пятнадцать ударов! Она лежала там, в горах, на сырой земле, с привязанными к кольям руками и ногами. Шерон! Его Шерон! Алекс вновь ощутил слабое головокружение — за час он уже почти привык к этому ощущению.
Не прошло и десяти минут, как он вернулся в спальню, держа в руках таз с теплой водой и мягкую фланелевую салфетку. В кармане у него была баночка с мазью — по заверениям мисс Хэйнс и повара, просто чудодейственная для лечения всяческих порезов, — а также флакон с двойной дозой лауданума.
Шерон лежала в той же позе, в какой он оставил ее, только немного повернув набок голову, чтобы можно было дышать. Она смотрела на него, когда он открыл дверь и пересек комнату, приблизившись к ней. Боль чуть не выплескивалась из ее потемневших глаз.
— Вот, выпей. — Алекс протянул ей снотворное. — Тебе придется поднять голову, чтобы сделать глоток. Я знаю, это больно, но через несколько минут боль стихнет и ты сможешь поспать. Когда ты спала в последний раз?
— Не помню, — ответила Шерон. — А что это?
— Лауданум.
— Я никогда не принимала его, — засомневалась она.
— А сейчас выпей, — строго проговорил Алекс.
Она выпила лекарство и снова опустила голову на подушку, закрыв глаза от боли и тяжело дыша раскрытым ртом.
— Ты не похожа ни на одну из женщин, которых я знал, — сказал Алекс, смачивая мягкую фланель в воде, отжимая излишки влаги и оглядывая ее спину. Он почувствовал, как у него подкашиваются колени только от одной мысли, что он должен прикоснуться к ее ранам и причинить ей неизбежную боль. — Ты плакала?
— Нет.
— Кричала?
— Нет.
Она вздрогнула всем телом, когда он в первый раз провел салфеткой по ее спине, и еще плотнее вжалась в постель. Он промыл ее раны, остудил жар ее тела влажной фланелью и принялся наносить на рубцы мазь, стараясь как можно легче касаться их пальцами. Но даже после холодной воды Шерон чувствовала, что ее спина горит огнем.
— Шерон, — сказал Алекс, наконец закончив накладывать мазь, — я бы не допустил этого. Почему ты ничего не сказала мне? Зачем ты вырвала из меня то обещание?
— Если бы я попросила у тебя помощи, все бы сочли, что я действительно виновата, — ответила Шерон.
— Чего они требовали с тебя три ночи назад? — спросил он.
— Бросить работу, — ответила она. — Не ходить в замок.
— И несмотря на это, — сказал Алекс, — ты продолжала ходить сюда.
— Да.
— Зная, что тебя ждут плети?
— Да.
— Неужели твои дедушка с дядей не могли помешать им? — спросил он.
— «Бешеные» привязали их к стульям, прежде чем увести меня, — ответила она. — Дедушка чертыхался так, что дрожали стены.
— А Перри? Он ничего не предпринял? — спросил Алекс. В комнате повисло молчание.
— Ничего, — наконец ответила Шерон.
— Как ты добралась до дома? — Алекс заботливо поправил простыню.
— За мной пришли дедушка и Эмрис, — ответила она. — И Хью, и Йестин.
— А Перри? Его не было?
— Нет, его не было, — помолчав, ответила она.
Алекс присел на корточки рядом и заглянул ей в лицо. Она лежала с закрытыми глазами. Скоро подействует лауданум, подумал он. Она наконец-то сможет заснуть и на время забыть о боли. А он тем временем сделает то, что должен сделать.
— Шерон, — позвал он.
Она открыла глаза и посмотрела на него. Она словно окостенела от боли.
— Ты знаешь кого-нибудь из них? — спросил он. — Ты узнала кого-нибудь?
— Нет, — быстро ответила Шерон. — У них были мешки на головах. Они разговаривали шепотом.
Алекс молча следил за ее лицом. Она вновь закрыла глаза, и слезы задрожали на ее ресницах.
— Они не из нашей долины, — выдавила она из себя. — Я не смогла бы узнать их, даже если бы видела их лица или слышала их голоса.
Алекс молчал. Он видел, как слеза скатилась по ее щеке и упала на подушку, а другая по-прежнему дрожала на ресницах.
— Шерон, — повторил он после молчания. — Ты ведь кого-то узнала?
И тут она разрыдалась. Она прикрыла глаза ладонью и плакала так горько, что казалось, ее сердце сейчас разорвется. Алекс все так же недвижно смотрел на нее. Он не мог притянуть ее к себе, сжать в объятиях. Он просто положил ей руку на голову.
— Ты ведь кого-то узнала? — повторил он.
Он догадывался, он знал ответ. Но он должен был услышать его от нее.
— Я не узнала его. — Она едва говорила, ее голос прерывался беспомощным всхлипыванием. — Он шептал, как все. Это он настаивал на десяти ударах вместо двадцати, и «бешеные» сошлись на пятнадцати. Это он остановил их и сунул мне тряпку в рот, чтобы я не искусала в кровь губы. Я тогда не могла задуматься или вслушаться в его голос. Но он забыл, что должен шептать, когда засовывал тряпку. — Несколько секунд Шерон не могла говорить.
Алекс терпеливо ждал, чувствуя, как внутри у него закипает ярость.
— Кто это был, Шерон? — еще раз спросил он.
— О-о-уэн! — прорыдала Шерон. — Это был Оуэн!
Алекс гладил ее по голове. Ладонь у него была теплой и мягкой, но сердце — твердым и холодным, как сталь.
— Не будем сейчас об этом, — проговорил он, когда она перестала рыдать. И, почувствовав, как расслабляется у нее тело, он понял, что боль немного отпустила ее. — Ты не вняла их угрозам, ты встретила их с такой смелостью, с таким достоинством, которые трудно предположить в женщине, да и не всякий мужчина способен на это. Когда ты поднимешься на ноги, Шерон Джонс, ты тем более не уступишь им, не так ли? Кое-кто будет называть тебя дурой. Готов поспорить, что это ты уже не раз слышала за последние дни. Но я уважаю тебя. Я восхищаюсь тобой.
Шерон слабо улыбнулась ему.
— Лекарство, похоже, очень сильное, — сказала она. — Я почти ничего не соображаю.
— Лекарство действительно сильное, — отозвался Алекс. — Тебе удобно?
— Я не умею спать на животе, — призналась она.
— Хочешь перевернуться на спину? — спросил Алекс. — Давай, я помогу тебе.
Он видел, что ее глаза затуманены, но боли в них уже не было — лекарство подействовало. Он помог ей удобнее устроиться на спине и укрыл ее простыней и двумя одеялами. Она уже почти спала.
— Мне пора домой, — медленно и невнятно проговорила она, с трудом размыкая глаза.
Алекс коснулся кончиками пальцев ее щеки и, склонившись, нежно поцеловал в губы.
— Ты дома, Шерон, — прошептал он.
Он знал, что она не слышит его. Ее веки были неподвижны, дыхание — тихим и ровным.
Шерон приоткрыла глаза и увидела стоявшую у кровати мисс Хэйнс.
— Я принесла вам попить, — сказала женщина. — Хотите? Давайте я помогу вам сесть.
Шерон покачала головой и снова закрыла глаза. Она ощущала себя внутри ватного кокона. Она сама превратилась в вату. Она не могла понять почему, но у нее было чувство, что ей лучше как можно дольше оставаться в этом состоянии. Она едва поняла слова мисс Хэйнс, склонившейся над ее кроватью.
— Я послала слугу к мистеру Рису передать ему, что вы задержитесь здесь по крайней мере до вечера.
Да, это хорошо. Бабушка не будет тревожиться. Шерон вновь растворялась в спокойном забытьи. «Я уважаю тебя. Я восхищаюсь тобой». Его голос, мягкая нежность его слов окутывали и убаюкивали. Они успокаивали лучше, чем чудодейственная мазь. Они придали смысл порке — ну а если даже и нет, то, во всяком случае, теперь она знает, что вытерпит боль.
Александр. Она открыла глаза и поискала его взглядом. Его не было. Комната была пуста.
«Ты дома, Шерон». Она явственно слышала эти слова, хотя и не могла вспомнить, когда и где он произнес их. «Ты дома».
Ее одолевал сон.
Позже, когда она очнулась, ей показалось, что кто-то стоит у кровати. Он стоял и молча смотрел на нее. Только однажды он смотрел на нее так.