Выбрать главу
(Простите, что так говорю про цветы!), А привыкнув, любуются И находят, представьте, В этих бесформенных и колючих уродцах Бездну острой и терпкой красоты.
Ложь. Клевета. Они не бесформенны! Песок под солнцем то бел, то ал. По капле вспоены, пустыней вскормлены, Художник-шизик их рисовал.
Конструктор-гений чертил проекты В ночной кофейно-табачный час, Чтоб некто Пульман, Максимов некто Потом выращивал их для нас.
Табак и кофе. Да, да, конечно. Но, согласитесь, тверда рука. И каждая линия безупречна И, я бы даже сказал, — строга.
Была фантазия неистощима, Быть может, было и озорство, Но в каждой черточке ощутимо Живут законченность, мастерство.
И я, Посетив коллекционера, Четыре часа подряд разглядывал Триста восемьдесят Маленьких, четких кактусов. Неожиданных, Нелепых, Асимметричных, Бросающих вызов здравому смыслу, Нарушающих традиции и каноны (С точки зренья ромашки, С точки зренья березового листа), Но были конструкции полны изящества, Но художник-скульптор не дал промашки, И нам открылась их красота.
Разглядывать каждого, а не поле, Выращивать каждого, а не луг, И, хотя нас этому не учили в школе. Вы душу каждого поймете вдруг.
Они естественны, Как раковины, кораллы, морские рыбы, Они разнообразны, Как плывущие летние облака, После крепких и пряных напитков Вы едва ли смогли бы Довольствоваться вкусом теплого молока.
Я не брошу камня в одуванчик и розу, Они прекрасны и не виноваты, Как жасмин, Как лилии на зеркале Черной реки.
Но с некоторых пор вы поймете, Что для вас пресноваты Листочки, Цветочки, Стебельки, Лепестки.

Итак, каждый здравомыслящий человек поймет, что я не призываю вырубать березовые леса, уничтожать ромашковые луга и даже васильки в поле, равно как не призываю всех разводить и выращивать кактусы.

Но каждый здравомыслящий человек поймет, что и Вас встревожило стихотворение вовсе не этим, а тем, что оно посвящено поэту, которого Вы не понимаете, не любите, терпеть не можете, считаете сорняком, а главное, почему-то отказываете ему в принадлежности к русской поэзии.

Более того, вряд ли Вас возмутил бы сам факт посвящения. Мало ли кому и по каким причинам что бывает посвящено. В этой подборке другое мое стихотворение посвящено таджикскому поэту Мирсаиду Миршакару. Однако Вас оно не задело.

Видимо, читая стихотворение «Кактусы», Вы (как это только что мы проделали с Маяковским) невольно держали в уме Вознесенского, его поэзию, и у Вас, видимо, произошло такое же полное совпадение стихотворных строк с образом поэта, как и в нашем экспериментальном случае. Это-то Вас и возмутило до глубины души.

Значит, волей-неволей разговор должен идти о поэзии Вознесенского и о Ваших, несправедливых, на мой взгляд, на нее нападках.

Некоторые нападки не только несправедливы, но и демагогичны, поэтому их надо отвести сразу.

Вы называете стихи Вознесенского абстрактными. Но это значит, что Вы, хоть и любитель поэзии, не имеете представления, что такое абстрактное искусство. Эти Ваши нападки, кроме всего, еще и безграмотны.

Абстрактным называют искусство (чаще всего живопись) беспредметное, когда на картине нельзя узнать ни одного привычного нашему глазу предмета, ни одной вещи, там только бесформенные пятна, сочетание этих пятен, тонов, линий, и ничего более.

Стихи Вознесенского буквально напичканы зримыми и выпуклыми предметами, вещами, деталями. Паровозы и чайки аэропорты и гитары, рельсы и битники, телефонные аппараты и лифты, осенние листья и аккордеоны, бритвенные лезвия и стадионы, бутерброды и красные свитеры, яблоки и женские волосы, соборы и морские волны, дачные терраски, бобры, застежки «молнии», атомные реакторы, птицы, городки, Ту-144, матросы, базары, майонез, пивная, сигареты, зажигалки, микрофон, плавки, Париж, метро, бидон, автомобильная катастрофа, сирень, снег, ад, рай, планета — все, что окружает нас в двадцатом веке, наполняет стихи Вознесенского. А Вы говорите, что они абстрактны!