Волшебная палочка

Будьте бобры (совмещено с «добры». — В. С.),
                      мои годы и долы,
Не для печали, а для борьбы,
Встречные
              плакальщики
                                   укора,
Будьте бобры, будьте бобры…

Если не понимать таких стихов, то не надо вовсе брать в руки поэтических книг, а играть в домино или смотреть по телевидению хоккейные матчи.

О защите лесов, рек, вообще природы пишут тома. Сейчас это проблема номер один. Березы, за которые Вы обиделись, тоже часть природы. Но писать о них можно по-разному. Я приведу несколько стихотворных отрывков о березах из разных поэтов.

Белая береза,
Милая сестра,
Ты расти, не бойся
Злого топора.
Белая береза,
Птицы по ветвям,
Я тебя в обиду
Никому не дам.

Павел Кудрявцев

Сосна большая корабельная
Стучится в небо, как в окно.
Береза рядом, акварельная,
Бери ее на полотно.
Бери беленую, российскую,
С ее зеленою волной,
Сейчас на ней синицы цвинькают,
Бери лелеянную мной…

Александр Прокофьев

Лягу на травы высокие,
Руки — под головой.
Не облака белобокие —
Лебеди надо мной.
Тихо березы колышутся,
Душу мою веселя,
Молодо,
Радостно дышится
Рядом с тобою, земля!

Максим Геттуев

(перевод с балкарского Вл. Фирсова)

Надо сказать, что все это хорошие, светлые, немного, правда, идиллические в наше беспокойное время, стихи, но у любителя поэзии они не могут вызвать ни претензий, ни нареканий. Теперь я читаю четвертое стихотворение о березе и об отношении к ней, стихотворение Вознесенского, и вот представьте, что оно кажется мне немного посложнее, поострее, ну и просто поинтереснее тех первых стихов:

Ты молилась ли на ночь, береза?
Вы молились ли на ночь,
Запрокинутые озера,
Сенеж, Свитязь и Нарочь?
Вы молились ли на ночь, соборы
Покрова и Успенья?
Покурю у забора.
Надо, чтобы успели.
У лугов изумлявших —
Запах автомобилей…
Ты молилась, Земля наша?
Как тебя мы любили!

По-моему, в этих двенадцати строчках сказано о наших с землей и природой отношениях очень много, И то, что стихотворение замкнуто на Шекспира, сообщает ему дополнительную глубину, как бы дополнительное измерение. И любовь, и трагедия. И любовь, и убийство. Одно сочетается с другим. Впрочем, надо ли объяснять?

Но, в отличие от Вас, я вовсе не хочу, чтобы понравившееся мне стихотворение существовало вместо тех стихов, а не вместе с ними. Ни с какой стороны и ни по какой сути они не исключают друг друга, а скорее дополняют, как раз и создавая именно разнотравье русской советской поэзии, о котором Вы так печетесь.

Вознесенского немало критиковали. Но критики подчас изумляют меня. Либо они действительно не понимают произведения, о котором пишут, либо делают вид, что не понимают.

Недавно мне пришлось прочитать одну критику на стихотворение Вознесенского о Гоголе, вернее — о его похоронах. Чего-чего только не было в этой критике, кроме существа дела. Упомянут в стихотворении стакан с нарзаном, тотчас доказывается, что Гоголь вовсе нарзана не любил. Упомянуто, что двое выпили на могиле Гоголя, тотчас — гром и молния: критик не слышал, чтобы кто-нибудь когда-нибудь выпивал на могиле великого писателя. Строки:

Под Уфой затекает спина,
Под Одессой мой разум смеркается, —

вызвали недоумение критика. Тотчас он пускается в напрасные исследования, что, да, в Одессе Гоголь бывал и там писал второй том «Мертвых душ», но в Уфе, оказывается, не был никогда. Так при чем же Уфа и почему не Бузулук?

Между тем оставлены без внимания главные строки стихотворения:

Грешный дух мой бронирован в плоть,
Безучастную, как каменья,
Помоги мне подняться, господь,
Чтоб упасть пред тобой на колени.