Волшебная палочка

Рукопись называется «Рябиновые бусы». Ну что ж, во-первых, это очень по-женски, во-вторых, для поэзии Т. Ребровой принципиально. Сила земли, ее плотскость (но все же и ее одухотворенность) проявляются не только в незабудках и васильках, но в тяжести и ощутимости плодов земных. Жизнь многолика и многообразна, и она всегда права. В стихах Татьяны Ребровой мы часто будем встречаться с кистями рябин, гроздьями бузины, с хлебом, с крупной солью, с бордовой свеклой на грядках, крепкими золотистыми желудями и в том же самом ряду:

О здравии вашем по-детски молюсь
На лики беременных наших крестьянок.

Так убедительно и так просто выглядят противопоставления истинной красоты и житейской условности.

И сердитесь вы, что я вешаю желудь на грудь,
Коль вами же послана мне золотая вещица.

Полнокровное, трепетное восприятие мира поэтом встречает нас в первой же строфе первого же стихотворения в рукописи.

Бордовая лежит на грядках свекла,
Как хорошо быть на земле живой.
Как сквозь увеличительные стекла
Сквозь обожанье в мир смотрю. Он мой!

Я требую, с ума схожу, рыдаю
Лишь потому, что я люблю, и я
В любимом столько неба понимаю,
Что нервничаю в нем за журавля.

Ведь я права не тем, что существую,
А тем, что мучаю себя бродячим псом
И шар земной, как мужика, ревную
Под частый дождь над сереньким овсом.

Да, Татьяна Реброва умеет сказать точно, ярко и поэтично. Ну вот еще, в стихах о ночном, в обращении к лошади:

Хлеб и соль — вот какие гостинцы
Я сегодня тебе принесу.
Ты лизнешь перстенек на мизинце,
Принимая его за росу.

Или лирическая картинка, несколько, может быть, излишне красивая, но все же и поэтически выразительная:

Созвездия, как серьги, наклоня,
Касаясь ими варежек и шубы,
Вселенная смотрела на меня,
Целуя в опрометчивые губы.

Или без всякого изъяна очаровательная строфа, обращенная то ли к художнику, то ли к родной земле:

Я платьев и платков своих сатин
Рябиновыми гроздьями расшила,
Чтоб церковка в глуши твоих картин
С ней рядом постоять мне разрешила.

Это, конечно, золото самой высокой пробы. Можно выписать и такую, жутковатую, но живописно-выпуклую, потрясающую по своей художественной выразительности строфу:

Пьет водку на кладбищенской скамейке,
Закусывая черствым пирогом,
Старуха в полинялой телогрейке
С яичной скорлупой под сапогом.

Все так. Татьяна Реброва мастер с точным и ярким узором кисти (то, что у нее есть и слабые строфы, не меняет дела. Судить о возможностях поэта надо по высшим отметкам, а техника — дело благоприобретенное), но главное даже не в мастерстве, а в общей тональности, в главных мотивах ее поэзии. Конечно, это видение мира, прочное духовное единение с ним, но все же на первое место по силе выраженности я в поэзии Татьяны Ребровой поставил бы то, что можно назвать женским началом, но с самой большой и светлой буквы.

Женщина — дочь, женщина — любимая, женщина — жена, женщина — мать. Женщина может быть слабой в ожидании любви, ласки, опоры, но это только одна ее сторона. Другая ее сторона — сила. Женщина дарующая, утешающая, возвышающая, благословляющая на деяния, дающая силу, делающая мужество мужеством, скорбящая, провожающая в последний путь… Женщина — соль и средоточие жизни.

Ощущением этой силы, этой, ну, что ли, роли женского начала, пронизана вся поэзия Татьяны Ребровой. Она (женщина) по-женски слаба, но она же по-женски и всемогуща.

С одной стороны:

В какие дали мозг не занесет,
Горит закат на золоте опенка.
Я — баба. Мне, конечно, повезет
Любить мужчину и родить ребенка.

Но также:

Распахни свои двери шире,
Розу алую приколи,
Чтоб грустней и прекраснее в мире
Даже лебеди быть не могли.

В захолустной да деревенской
Чайной, богом забытой, в глуши,
Ты запой ото всей своей женской
От разлюбленной женской души.