Выбрать главу

Нетрудно заметить и другое: отталкиваясь от подлинных народных образов, Алим Кешоков почти всегда выходит на широкие и, что называется, общечеловеческие обобщения. Так, начав с горного «антуража»: «Где шумны речки, а вершины немы», размышляя о жизни, лжи, правде, совести, поэт, подобно тому, как сама горная речка в конце концов достигает просторной и светлой долины, выводит стихотворение, вот именно, на простор обобщения:

Не похороны жизнь и не пирушка, И должен каждый так вершить свои дела, Чтоб совесть, словно белая подушка, Лечь в смертный час под голову могла.

Алим Кешоков тонко чувствует родную природу, и она входит во многие его стихи. При этом кисть поэта живописует смело, в лучших традициях народного эпоса о богатырях, о нартах.

* * *

В горах, как древних рукописей строки, Морщин сплетенье вижу на скале, Какие начертали их пророки На неподвижном сумрачном челе?

* * *

А закат… словно пир закатили Десять горных вершин перед сном И, седые, по кругу пустили Чашу красную с красным вином. И вино убывает багрово, И стекает по снежным усам. И отчетливей слышится слово, И все ближе Кавказ к небесам.

О поэзии Алима Кешокова писали много и стихи его цитировали часто, находя в них много добра, человечности, светлой лирики, любви, стремления быть всегда вместе с людьми и служить людям.

Конь мой летит, и гремящие камни Сыплются с кручи, чтоб дна не найти. Друг, пожелай, если хочешь добра мне, Пусть бесконечно я буду в пути.

А также:

Какие бы обвалы впереди Ни грохотали, отступать не будем. Несу я сердце словно не в груди, А на ладони, обращенной к людям.

А также:

Пока не пробил мой последний час, Пока мои слова не отзвучали, Хочу блестеть я на глазах у вас Слезою счастья и слезой печали.

Все это хорошо. Но у Алима Кешокова есть и такие стихи, мимо которых проходило внимание критики, а они между тем являются замечательными образцами современной поэзии, которая неизбежно, именно в лучших своих образцах, смыкается с публицистичностью в хорошем смысле этого слова. Вот хотя бы одно из них.

Чинар ценнее тополя и дуба, И потому, не тратя лишних слов, Ведут соревнованье лесорубы, Кто больше свалит вековых стволов.

Да, конечно, модная теперь, насущная, вернее говоря, тема защиты природы, тревога за экологическое равновесие, за будущее вод, лесов и вообще нашей земли. Итак, рубят вековые чинары…

Но, чтоб восстановить баланс природы, Там, где был лес, а ныне целина, Распахивают почву лесоводы, Чинаровые вносят семена.

Разумная человеческая деятельность: брать у природы и помогать ей. В одной руке топор, в другой — лекарство. Однако

Ученые по писаной программе Ведут дебаты, но напрасен труд: Деревья падают под топорами, А их посевы всходов не дают.
……………………………………… Редеет старый лес морского края, А с новым дело не идет на лад: Столетние чинары, умирая, Рождать себе подобных не хотят.

Трагическая ситуация. В девяти случаях из десяти грубое и поспешное, не всегда продуманное вторжение в природу приводит к нежелательным и необратимым процессам, когда мы теряем обильные заливные луга, широко-шумные леса, чистые воды, целые биологические виды животных или растений.

Дальше в стихотворении Кешокова следует то, что французы называют «ку дё метр» — удар мастера, строфа очень горькая, чересчур, может быть, заостренная, но, как известно, сердце поэта не камень.

Я не знаток природы, не философ, Но, может, правда: не рождать детей — Единственный, хоть и недобрый способ Избавить их от участи своей.

Должен признаться, что ничего подобного по своей публицистической заостренности, по боли и горечи за родную природу я до сих пор нигде не встречал.

Теперь надо сказать несколько слов о явлении оригинальном, я бы даже сказал, небывалом, в нашей поэзии. Я имею в виду индийский цикл стихов Алима Кешокова под названием «Синдур». Об Индии писали и раньше. Вспомним хотя бы стихи Николая Тихонова или Мирзо Турсун-заде. Упомянутый цикл Алима Кешокова принципиально отличается тем, что он написан не посторонним поэтом об Индии, а как бы индийским поэтом. В чем тут загадка, я не знаю, но когда читаешь эти стихи, постепенно создается полная иллюзия, что они переведены не с кабардинского, а непосредственно с хинди.