«Была не была». Закрыл глаза и ввалился в приёмную. Секретарша встала мне навстречу:
– Ты куда, мальчик?
Я рванул на себя дверь. И вот она, директорская.
– В чём дело, Кузыев?
– Здравствуйте…
– Ну, здравствуй…
… Заявление моё Атаджану Азизовичу, конечно, не понравилось. Во-первых, стыдил за ошибки и целый час внушал мне, как важны предметы, которые я предлагаю снять. Он говорил и о том, что человек, который не овладеет ими, не станет ни учителем, ни агрономом, ни инженером.
– И вообще, – сказал директор, – человек без знаний, особенно в наш век, – это нуль, пустое место.
– Неправда, – возразил я. – Вот дядюшка Анарбай нигде не учился, а работает агрономом.
– Да, но когда он хотел учиться, нагрянула война. Анарбай-ака отложил учебники и взял в руки автомат, чтобы защитить нашу страну от фашистов. Кроме того, он всю жизнь выращивал хлопок. Опыт – это тоже своего рода знания…
Директор говорил и говорил.
«Лучше каждый день по башке кочергой получать, чем зубрить ненавистную алгебру!» – мысленно твердил я своё.
Атаджан Азизович откинулся на спинку стула, вытер платком лоб и шею. Потом выпил два стакана воды и сказал:
– Можешь идти, Кузыев!
А неприятности продолжались. На первом же уроке я схватил двойку по алгебре! А ведь так старался, чтобы учитель меня не заметил, так старался… Даже под парту спрятался, а Кабулов, учитель математики, тут как тут.
– А ну, сядь как следует, Кузыев! Я сел. Но учитель не унимается:
– Скажи-ка, Хашим, что мы проходили на прошлом уроке?
Видите, здесь меня зовут не Хашимджаном, а просто, без всякого уважения – Хашимом. И почему это именно у меня надо спрашивать, что проходили на прошлом уроке? В классе тридцать человек, можно бы спросить у любого другого.
Я тихонечко толкнул Арифа. Но он сделал вид, будто и не заметил этого.
– Мы тебя слушаем, Кузыев, – снова, уже нетерпеливо, сказал учитель.
Я со всей силой ударил Арифа локтем в бок. Он громко икнул и забормотал. Я стал повторять за ним.
– Вчера проходили ранние значки и равнения… Класс так и грохнул от смеха. Поглядел я на ребят, давай и сам хохотать. Оказывается, вместо «равнозначных уравнений» я ляпнул чёрт знает что.
– Ясно, Кузыев. Садись, – сказал учитель и добавил: – Двойка!
Уж коли не повезёт, так не повезёт. И мама ругает, и директор, и Кабулов двойки ставит. Лучше бы вовсе не родиться, чем так мучиться…
Арифа я догнал под чинарой, что растёт около чайханы.
Сейчас узнает, как подводить друзей.
– Эй, подожди-ка! – крикнул я, подбегая к нему.
– Чего тебе? – отозвался Ариф.
– Хочу спросить, зачем ты бил моего щенка.
– Какого ещё щенка? У тебя же нет щенка!
– Моего щенка, который теперь собакой стал.
– Когда я его бил?
– В прошлом году. Во-от так двинул ему по башке! – И я показал, как он это сделал.
Тюбетейка Арифа отлетела далеко в сторону. Но он не побежал за ней, как раньше, а подскочил ко мне и тоже заехал по уху. Потом я ему дал, потом – он мне, ну и пошло! Подбежали ребята. Одни вступились за Арифа, другие – за меня. С полчаса мы кувыркались. Вывалялись в пыли, изодрали рубашки, разбили друг другу носы. Мне тоже здорово досталось. Но я был рад, что проучил предателя. Не будет больше один все пятёрки загребать. И пусть товарищей в беде не бросает, а по-честному делится знаниями, которыми набита его голова.
Я весело топал по пыльной улочке и пел песенку «Пусть всегда будет солнце». А сам думал: «Вот сейчас приду домой, поем жирного плова – до чего же мама вкусно его готовит! – включу телевизор и прилягу на тахте. Буду смотреть матч сборная СССР – Бразилия. Чем плоха жизнь?!» На калитку изнутри была наброшена цепочка. Обычно я просовываю руку и сбрасываю её. Сегодня это не вышло: сверх цепочки ещё висел замок. Дела-а!..
Я заглянул в щель. За калиткой притаилась мама. В руке она держала кочергу, как саблю. Я отскочил на безопасное расстояние. Мама отворила калитку и, ещё не глянув на меня, горестно спросила:
– Опять подрался, негодник?
– Кто подрался, мамочка? Я ни с кем не дрался.
– И лжёшь к тому же! Кто Арифа избил? Разве не ты?
– Да нет же, мамочка! Он сам поколотил меня, вот… – Я задрал штанину, чтобы показать ссадину на колене. Но мама и бровью не повела.
– Уроки не готовишь, по хозяйству не помогаешь, сёстрам жить не даёшь… – начала она перечислять все мои грехи. Потом умолкла, но через минуту вдруг спросила: – Может, забрать тебя из школы и разом со всем покончить?
Я даже испугаться не успел.
– Убирайся вон, чтобы глаза мои тебя не видали! – крикнула мама, взмахнув кочергой. – Чтоб духа твоего здесь не было!