— Готово! — гордо сказал я и уже хотел вручить мастеру свою работу. Но, увы, оказалось, что я пришил оба куска кожи к своим штанам.
К сожалению, на том моя карьера скорняка кончилась.
БРИЛЛИАНТ
Под конец зимы я уже сделал такие успехи в науках, что читал домашний календарь как по писаному. Начитался до того, что хотелось чего-нибудь новенького. Принесут, бывало, из лавки или с базара какую-нибудь покупку, я тотчас же накидываюсь на газетную обёртку и жадно принимаюсь читать. А увидев в окно, как по улице ветер несёт обрывок газеты, я пускался за ним вслед и бежал, пока не нагоню, бывало, беглеца.
Матушка очень радовалась этому и теперь уже твёрдо верила: быть мне попом. А вот отцу не очень нравилась эта моя жадность на печатное слово.
— Не дело это, коли ты всё, что ни попадётся, читаешь. Осенью, если жив буду, отдам тебя в городскую школу, пусть тебя научат понимать, что годится тебе для чтения, что — нет. А пока давай пороемся на чердаке, там где-то в углу много умных книг валялось, вот их ты и читай.
Я тотчас же помчался на чердак и набрал там целую охапку книг. Насилу дотащил. Но отец прогнал меня с ними обратно.
— По одной, сударь, по одной! Суп отдельно едят от огурцов, пряниками не закусывают.
Огорчённый, тащил я назад на чердак книги. Себе я оставил самую толстую — «Историю венгров». Пока одолевал её, я всё время носился по дому с выструганной из палки саблей и крушил расписанные тюльпанами мамины тарелки, сохнувшие на печном шестке, вообразив, что это круглые головы турецких пашей.
Затем последовали другие умные книги, но эти оказались чересчур умными даже и для меня: арифметика, геометрия и тому подобные. Мама рассказывала, что их забыл какой-то бродячий студент, однажды случайно заглянувший на нашу мельницу. Разумеется, я ни слова не понимал из того, что было в них написано, но всё равно читал их громко, нараспев, усевшись посреди двора. Голуби спускались с крыши и, негромко воркуя, посмеивались надо мной. А наш старый петух подошёл однажды ко мне с важным видом, немного наклонив голову набок, и, прищурив один глаз, не дождавшись, пока я кончу бубнить, спросил по-своему, по-петушиному:
— В ка-кую ру-ку бе-рут кни-гу?
Я показал ему, как нужно держать книжку, он ткнул в неё разок-другой клювом, потом повернулся и пошёл прочь, покачивая кроваво-красным гребнем над иссиня-чёрной головой и потрясая такой же красной, длинной-предлинной бородой. Взобравшись на свою любимую навозную кучу, он тут же поведал всему миру, что один глупый мальчик сидит во дворе и по книжке пытается научиться кукарекать.
Так я мучился с умными книжками до тех пор, пока однажды матушка, вернувшись домой с базара, не подозвала меня к себе и не сказала:
— Смотри-ка, работничек мой, что я тебе принесла!
С этими словами она вытащила из-под шали на груди красивую, в ярком, красочном переплёте книжку.
— Только ты её сейчас отцу не показывай. В ней, знаешь, науки не слишком много. Больше всё для интереса напридумано.
Я поспешно засунул книжку за пояс, под рубаху, и открыть её решился, только уже спрятавшись в бурьяне у плетня.
— «При-клю-че-ни-я Синд-ба-да-мо-ре-хо-да». — читал я заголовок на золотом поле переплёта губами и пальцем одновременно и уверяю, что с тех пор никакая другая книга не доставила мне большей радости, как в этот день эта. И мне очень хотелось похвастаться кому-нибудь. Но кому? Тут я вспомнил про старого петуха и принялся искать его. Но нигде не нашёл. Побежал к матушке спросить, а она зажала мне рот ладонью и шепчет:
— Тише ты, глупенький! Продала я нашего петуха, а на деньги те купила тебе хорошую книжку. Но ты об этом ни гугу! Будешь и мне иногда из неё вслух читать, что поинтереснее.
Забрался я с книжкой на чердак, на своё любимое местечко, где я обычно читал, сидя на карнизе под уксусным деревом и свесив ноги в пустоту. Над головой — небо, как синий луг, и по нему — белые копны. Подо мной, чуть поодаль, — залитые солнцем крыши домов, зелёный сноп лесов, перевязанных золотым пояском реки, а сзади, за моей спиной, полумрак чердака, полный колышущихся теней и таинственных шорохов.
Однажды я читал про Аладдина, сына багдадского сапожника, и его волшебную лампу. На картинке было нарисовано, как он набивает сокровищами свою суму. При виде сокровищ я сразу же вспомнил о нашей фамильной сумке-скарбнице. Быть может, и мои предки забыли в ней одну-другую горстку жемчугов?