— Вид у тебя как у наследного принца! Жаль только, нет в моём дворце зеркал по стенам. А то посмотрелся бы ты сейчас в зеркало и сам себя не узнал бы!
Но и без зеркал не то что я сам, а и знакомые собаки меня не узнавали. Всю дорогу, пока я домой шёл, они на меня лаяли. И у людей при виде меня от веселья лица расплывались, а некоторые даже кричали:
— Ты только посмотри, кто идёт-то!
Я уже было и впрямь начал верить, что очень мне к лицу чабана шляпища старая. Но перед самым домом всё же снял я её с головы: не хотел, чтобы тётушка Мальвина до поры до времени знала о моём знакомстве с приятелем Месси.
Ночевала вислоухая шляпа в саду, досыта напилась она там утренней росы и стала такой тяжёлой, что я её насилу с земли поднял. А едва мне на голову угодив, она меня как шапка-невидимка накрыла. То и дело приходилось мне её приподымать, чтобы хоть что-то вокруг себя видеть.
Ещё до восьми часов далеко, а ребята уже на дворе перед школой будто туча мошкары толкутся. И конечно, Сила-Цинтула в самой середине ребячьей толпы стоит, разглагольствует. А как увидел меня, повернулся в мою сторону и во всё горло заорал:
— Братцы, смотрите, в какой раскрасивой шляпе наш Цуцик сегодня пожаловал!
«Ладно, — сказал я себе, глядя, как в бойницу, в щель, что оставалась между шляпой и шубейкой. — Вот сразу и проверим, на что ты годишься, вислоухая!»
И, швырнув книжки в сторону, я без лишних слов кинулся на долговязого Цинтулу. Сгрёб я его в охапку, да так шмякнул оземь, что он аж крякнул! Ну, я слегка намял бока длинному оболтусу для порядка, а потом, отпуская, предупредил:
— Если мало было, скажи. В другой раз ещё добавлю!
Поднялся на ноги долговязый, ни слова в ответ не промычал, только всё бока ощупывал. Уселся за парту, книжку достал, как самый примерный мальчик на свете. Понял, что кончилась его власть. А ребята меня окружили, будто полководца-победителя. Каждый норовит шубейку мою потрогать да, будто к слову пришлось, сказать:
— До чего же красива! И шляпа какая у тебя славная!
А тут пришёл господин учитель и первым меня отвечать вызвал. Взглянул я на свою шляпу на вешалке и так затараторил, что и не остановишь! Смотрит на меня учитель, глазам своим не верит: словно подменили меня.
А я не стал следующего воскресенья дожидаться и сразу же после уроков на всех парах помчался к дядюшке Дюри, в его владения. Бегу, ещё издали шляпой ему машу.
— Ну, как делишки, ваша честь? — весело подмигнув, спросил меня старый сторож. — Помогла знаменитая шляпа?
— Помогла! Да ещё как! — гордо закричал я. — Теперь я уже больше не Цуцик!
Тут дядюшка Месси расхохотался и снял у меня с головы волшебную шляпу.
— Раз так, значит, не нужна она тебе больше. Нечего тебе в ней ходить, людей смешить! Неужто ты и впрямь думаешь, что в этом дырявом колпаке какая-то сила чудодейная скрыта? Сумеешь ты теперь постоять за себя и без шляпы! Помни только: что бы ни случилось, не бойся ничего на свете!
ПОРОЙ И ПРОСТОРНАЯ ШУБЕЙКА ПОД МЫШКАМИ ЖМЁТ
История с чудо-шляпой заставила меня немного призадуматься. А что, если фея, живущая в шубейке, — такой же обман?! Вдруг окажется, что в этой овчине нет никаких фей.
По вечерам, укладываясь спать, я не раз дотошно осматривал шубейку: не подаст ли она мне какой-нибудь знак? Но шубейка была крепка по-прежнему: ни один шовчик на ней не распустился, каждый цветочек был как новенький, будто его только что вышили. Хотя носил я шубейку и зимой и летом, не слушая увещеваний доброй тёти Мальвинки, что, мол, это не по-барски. Тётушке я всегда объяснял, что дал покойному отцу обещание носить шубейку не снимая, пока она сама с плеч не свалится, и что обещание его я никак не могу нарушить.
— Ох и упрям же ты, Гергё! Как воротник накрахмаленный! — недовольно качала головой тётушка Мальвинка и спрашивала, не собираюсь ли я, даже когда сделаюсь исправником, всё ту же шубейку носить?
Тётя Мальвинка полагала, что задала мне ужас какой хитрый вопрос. Только я ещё хитрее ответ ей придумал.
— Отчего же мне и тогда не носить шубейку? — говорю, — Ведь ягнёнок, ставши овечкой, не меняет своей шубы.
На том каждый раз и заканчивался наш спор. Тётушке Мальвинке ничего другого не оставалось, как достать из черепаховой сахарницы кусочек сахара и угостить и меня и канарейку. Как видно, за такие мои ответы она и считала меня очень умным мальчиком.
А что я скоро вырасту из шубейки, мне тоже нечего было бояться. Покойный отец скроил шубейку такой просторной, что в ней и двое мальчишек вроде меня свободно уместились бы. И всё же нет-нет да и случалось, что просторная шубейка тесноватой мне начинала казаться.