Настрой на работу, естественно, был никакой. Я танцевал, напевал, обнимал всех и каждого, и когда меня спрашивали, это я так радуюсь потому, что завтра еду домой, я отвечал, нет, я узнал одну очень хорошую новость, только это секрет, и поэтому я ничего не скажу.
Это секрет, самый лучший секрет на свете.
В конце рабочего дня руководство журнала преставилось шампанским. Они были просто в восторге от снимков, сделанных Джулианом, что, в свою очередь, очень обрадовало Джулиана. Для него это была большая работа, и теперь можно было рассчитывать, что подобных серьезных заказов станет значительно больше. Я был рад за него. По-настоящему рад. Джулиан — очень хороший. Он заслужил право на то, чтобы быть счастливым.
В тот день я съел целых три ешки.
Мы пили шампанское, болтали, смеялись. Я поставил хороший диск с танцевальной музыкой и уговорил народ потанцевать (кстати сказать, люди, которые работали с нами в студии — визажисты, стилисты и парикмахеры, — они все были классные, все до единого). Даже Джулиан решил поучаствовать. Он танцевал очень забавно, как будто подпрыгивал на невидимом батуте и потешно взмахивал руками при каждом прыжке. Это было так мило, и я проникся к нему всей душой. Джулиан — он действительно славный.
Потом мы собрали аппаратуру и вернулись в отель. Мне хотелось танцевать еще. Меня уже не распирало, как в самом начале, когда я еле держался, чтобы не выболтать свой секрет всем и каждому. Я поместил эту тайну в потайной уголок сознания, куда постоянно заглядывал и улыбался. Мне было так радостно и хорошо. Время было совсем еще детское, девять вечера, до открытия больших клубов оставалось как минимум два часа, но я не мог столько ждать. Я принял душ — видите, я теперь даже душ принимаю с большим удовольствием, кто бы мог подумать?! — и отправился в один замечательный барчик в Челси, где есть танцпол и маленькая сцена, и на ней иногда выступают мальчики-танцоры. Сверху их поливают водой из душа, и они танцуют все мокрые, а потом переодеваются в сухую одежду и возвращаются в зал разносить напитки. Получается очень весело. Я пришел просто потанцевать. Я общался с приятным народом, и поскольку видел этих людей в первый и последний раз в жизни, то мог ответить им правду, когда меня спрашивали, почему я такой счастливый.
— Я буду папой! — говорил я, сияя улыбкой.
— Ты будешь папой и ходишь в «Брызги»? — уточнил один мальчик, неразговорчивый, но симпатичный.
— Этот бар называется «Брызги»? Ага, понятно. Душ над сценой, и все дела. Классное название, мне нравится. Да, я буду папой. Правда фантастика?!
— Ага, — сказал он. — Прошу прощения, мне надо в сортир.
И больше я его не видел. Но мне было плевать! Вот что самое классное: мне было плевать! Даже если я завтра умру, я умру не совсем. От меня все равно что-то останется. Потому что я буду папой.
— Хочешь кокса? — спросил я кого-то из мальчиков. Их было так много, и все стали вдруг на одно лицо.
— Конечно, хочу, — сказал он, и мы двинулись в сторону туалетов.
— Я буду папой! — выкрикнул я в порыве безудержной радости и изумления.
— Ладно, папа. Как скажешь.
27. Мальчик становится мужчиной
Часа в четыре утра, как я и рассчитывал, все наркотики закончились. Я покупал их с таким расчетом, чтобы добить последнюю дозу как раз за пару часов до выезда в аэропорт, и все вышло так, как и было задумано.
Но даже после того, как последний флакончик был аккуратно наполнен водой, энергично встряхнут и выпит — как говорится, остатки сладки, и вообще, кто бережлив, тот не будет нуждаться, — я все равно еле сдерживал властный порыв выбежать в коридор с криком: «Есть у кого-нибудь наркота?! Срочно нужна наркота!» Но вы не волнуйтесь, я никуда не побежал. В конце концов, я бы мог позвонить, и мне принесли бы все необходимое прямо в номер уже через пару минут — собственно, я так все время и делал, — но не стал никому звонить.
Потому что я знаю, когда надо остановиться. Да, я прямо вижу, как вы качаете головой и неодобрительно хмуритесь, но послушайте меня. Кто был заранее настроен на то, что поездка в Нью-Йорк превратится в бездумный разгул с привлечением наркотиков и секса, предпринятый с целью забыть о проблемах, которые ждут меня дома? Все правильно, я.
Кто прилежно исполнил задуманное, и особенно после того, как все тревоги и страхи снова полезли наружу? Снова я, вы опять угадали.
И кто теперь, ясным субботним утром по окончании запланированной двухнедельной оргии, едет в аэропорт, не имея с собой ни единого миллиграмма веществ, запрещенных к хранению и употреблению, с твердым намерением не покупать и не принимать ничего как в самом ближайшем, так и в достаточно отдаленном будущем? Ну, вот видите!
Я не дурак. Я знал, что у меня проблемы. Но проблемы начались задолго до этого, так что давайте не будем сейчас говорить о моей безответственности и моральной нестойкости. Да, я сорвался. Но это был запланированный срыв. Не потеря контроля, а преднамеренный, сознательный отказ. То есть так это видится мне. А ваше мнение меня не волнует. Я возвращался домой — разбираться со своей жизнью. Да, физически я ослаб, потому что в последнее время почти ничего не ел, и похудел до скелетообразного состояния, так что теперь с меня спадали джинсы, и вид у меня был измученный, и глаза стали желтыми, а кожа — серой, на лице появились прыщи, и я все время потел. Плюс к тому я значительно поиздержался, потому что за две недели грохнул на наркоту почти две штуки баксов. Но, честное слово, я себя чувствовал сильней и богаче, чем когда бы то ни было.
Ошибку с билетами выявили и исправили, так что очередного подарка судьбы не случилось, и домой я летел «родным» эконом-классом. В каком-то смысле это было даже хорошо. Не было отвлекающих факторов в виде маникюра или массажа рук и хорошеньких девушек в баре, где подают шоколад и шампанское. Мне было явно не до маленьких радостей жизни, потому что, едва я вошел в самолет, меня придавил отходняк. Я уже много часов не принимал никаких наркотических препаратов, и организм начал чувствовать отсутствие привычного топлива. У людей, принимающих наркотики по выходным, есть выражение для описания подобного состояния. «Суицидальный вторник». Это когда тебя вдруг догоняют малоприятные последствия наркоизлишеств, учиненных в субботу вечером. Как вы, наверное, уже догадались, меня догнала не одна суббота. Боль, тошнота, обильное потоотделение, которые на протяжении двух недель забивались непрерывным притоком стимулирующих веществ, проявились теперь в полную силу. Мне было не просто хреново, а очень хреново. Я пытался заснуть, но у меня жутко сводило челюсти, и начались рези в желудке, и, разумеется, меня постоянно трясло. К счастью, все эти симптомы не привлекают внимания в салоне эконом-класса на коммерческом авиарейсе, поскольку практически неотличимы от поведения нормального «экономического» пассажира. Я постоянно бегал в туалет, и женщина, которая сидела рядом, в конце концов попросила меня пересесть, и таким образом мне одному досталось сразу два сиденья — блин, раньше я думал, что это почти небывалая роскошь! Но тогда я не знал, что такое настоящая роскошь, — я попросил у стюардессы подушку, лег на сиденья, поджав ноги, и попробовал задремать, чтобы организм восстанавливал силы. Разумеется, до полного выздоровления мне было еще далеко, потому что нельзя получить все и сразу, но начинать надо с малого, и вот так, потихонечку, по чуть-чуть, я постепенно приду в норму. Как говорится, проблемы надо решать по мере их поступления. В порядке общей очереди. Сейчас самое главное — пережить перелет, а потом уже будем справляться со следующей задачей — чего-нибудь съесть!
Когда мы привычно прощались с Джулианом после паспортного контроля и он уже навострился бежать в зал ожидания для пассажиров первого класса (совершенно убогий по сравнению с залом в Хитроу, утешил меня добрый дяденька Джулиан), вместо обычного «Ну ладно, увидимся» я сказал:
— Джулиан, я хочу извиниться.
— За что? — Он испуганно взглянул на меня, видимо, опасаясь, что разговор может выйти за рамки социальных норм.