На Ревельском концерте Генек как всегда играл волнующе и господин Тимошенко удовлетворенно потирал руки — билеты были распроданы. Может, я плохо делаю, что пишу о Грохольском, но теперь везде говорят о движении в Германии, Венгрии, Италии и Австрии.
…генеральша, баронесса Анжелика де Рэнне, урожденная Иодко, после рижского концерта Генека была по отношению к нам столь гостеприимна, что мне пришлось принять ее приглашение в имение около Пленена. Имение находится на берегу Балтийского моря. Это прежнее герцогство Курляндское. Еще во времена Станислава Августа это герцогство граничило с Речью Посполитой. Население — латыши. Здесь много польских имений. Надо здесь быть чтобы понять энтузиазм, господствующий в концертных залах Митавы, Дерпта. Аплодисменты, цветы, приглашения к Вейссенгофам, Тизенгаузенам, Гильсенам, Платерам. Генек очень плохо выглядит— ему бы пригодился морской воздух. Баронесса де Рэнне упрашивает провести лето в Пленен. Врачи тем более…
Баронесса Иодко де Рэнне сказала о Генеке так:
— Он нас покорил своим оригинальным талантом. Он сыграл нам романс своего сочинения, который вызвал у нас слезы. Мы с его матерью играли пьесу Бетховена в четыре руки, а он внезапно схватил свою скрипку и, шагая по комнате, божественно аккомпанировал. В Пленен наш сын играл два раза в переполненном зале в пользу бедных. Баронесса одолжила свой рояль. Элегия Эрнста, фантазия Арто, собственные сочинения нашего Генека глубоко взволновали слушателей. Баронесса назвала смычок Генека волшебным. „Son céleste archet fut balsam pour mon âme…" * Она повторяла это несколько раз и заявила, что ее дочь, баронесса Бэр написала стихи в альбом Генека.
Генек написал ноктюрн… dédié à Madame la Générale de Roenne. Souvenir de reconnaissance pour I'accueil bienveillant, que Madame la Générale а bien volulu m'accorder, par son très humble serviteur Henri Wieniawski… *
Дорогой муж!
Наконец-то мы возвращаемся в Люблин. По дороге мы остановились в Вильно. Станислав Монюшко был к нам очень любезен. Какой милый человек, а как музыкален! Он восхищен нашим сыном. Монюшко с ним играл. Генеку он тоже понравился.
Трактирчик мамаши Колдрасиньской находится против дворца Паца и принадлежит Колдрасиньскому, но никто иначе не говорит: Торговля у мамаши Колдрасиньской.
_____________________
* Son… (франц.) Его волшебный смычок — бальзам для моей души.
* dédié… (франц.)… посвящен госпоже генеральше де Рэнне. На память о великолепном приеме, оказанном госпожой генеральшей покорному слуге Генрику Венявскому…
Несмотря на то, что на дворе октябрь, термометр опускается не ниже десяти градусов, поэтому баварское пиво производства А. Ленцкого все еще пользуется опросом. Именно в этом трактирчике удобнее всего встретиться с коллегой квартирмейстером и поговорить с ним, ведь он живет по-близости в районе улицы Медовой. Давно уже они не виделись. То есть с того времени, когда маэстро Панофка определил, что Генека нельзя не учить! Как же приятно тогда проходила беседа в ресторане Польской гостиницы на улице Длугой, вблизи Арсенала. Что-то нового скажет теперь друг-квартирмейстер?
Как бы только не опоздать. На Козьей улице движение, на Сенаторской толпы людей, на Медовой двери магазинов не закрываются. К доктору подошел посредник в лапсердаке. Он уже с первого взгляда узнал приезжего.
— Может быть вам что нибудь надо? — хитро спрашивает он.
Доктор улыбнулся. Ему этот вопрос знаком. И в Люблине часто еврейские факторы обращаются к приезжим с этими словами.
— Хаимок, мне ничего не нужно.
— О, вы меня знаете? Ну, так я, наверное, что нибудь заработаю.
— В другой раз, сегодня я занят.
— Когда и куда мне прийти? Может быть вам нужна кормилица для детей? Продается раздвижной стол и шесть кресел. А может быть вы желаете погулять? — не отстает фактор.
— В Варшаве холера, а ты хочешь гулять? Подумай, Хаим?
— Извините, пожалуйста, — что я вижу, и вы идете к мамаше Колдрасиньской? Приятного аппетита.
Доктор вошел в переполненный посетителями трактир. Столики уже с самого утра заняты, ведь недалеко суды, присутствия, рядом монастырь, где капуцины продают настойку, утоляющую все боли.
Квартирмейстер уже занял столик в глубине зала. Бывшие соратники встретились радостно. Доктор заметил, что квартирмейстер похудел и еще больше вытянулся вверх. Квартирмейстер в свою очередь пошутил:
— Лучше всего в Люблине, обрастаешь там жирком.
— Это из-за того, что постоянно сижу в кабинете. У меня мало движения — слишком много пациентов.
Высокий, худой квартирмейстер громко рассмеялся.
— Мало двигаешься, говоришь? А может я тебе напишу рецепт на движение?
— Пожалуйста, может быть действительно и придумаешь, только не настойку на травах, — смеялся доктор.
— Ничего, мы договоримся. Читал в газетах, что ваш Генек выступает у нас с концертом. Видно совет Панофки подействовал.
— Да, мальчик был в Париже и там выучился.
К столику подошла полная официантка, как раз во вкусе мужчин с седеющими волосами…
— Чем могу служить? — весело спросила она.
— А что у вас сегодня?
— У нас все найдется для любителей.
— Мы это видим, глядя на вас… — перебил квартирмейстер.
— Дайте мне сегодняшнее меню… Начнем с зубровки. На закуску два бутерброда с икрой. Только не больше, а то у нас не хватит в желудках места на зразы с кашей.
Доктор не может не улыбаться. Квартирмейстер — человек бывалый. Это видно по его движениям, жестам, по его манерам. Жалко только, что он такой худой…
На столе мигом появилась водка и икра. Официантка, как бы невзначай, зацепила квартирмейстера платьем.
— Что у вас здесь в Варшаве слышно? — спросил доктор.
— Вы лучше спросите, что делается на свете, — шепчет квартирмейстер.
— О, какие-нибудь необычайные известия? — интересуется доктор.
— Теперь все необычайно, дело идет к войне…
— Ну и что же? Нас это не касается.
— А если нас призовут под знамена?
— Кто? и зачем? В нашем возрасте?
— Ты врач, а я квартирмейстер, кто его знает, может быть понадобимся?
— Наши дела уже отзвучали, нам остались только зразы.
— Бем, Дембиньский, Мерославский могут нас позвать.
— Эх, квартирмейстер, у вас уже свои годы, как и у меня. После зубровки можем говорить трезво, критически, спокойно.
— Во Франции снова пожар… — не уступает вояка.
— Мы эти французские огни знаем… Пришлют нам песенку, новую «Варшавянку», а здесь нужны пушки, орудия, полки. Паскевич тоже знает, что делается в Париже. У него небось, тоже ушки на макушке.
— Сам Мицкевич организовал легион.
— Мицкевич большой поэт, а мы что? Маленькие люди… Мы должны считаться с действительностью: видения, химеры, мечты нам не к лицу. Необходимо считаться с тем, что есть. Николай, пожалуй, не даст съесть себя с кашей. Мы можем подождать, что из этого всего выйдет и не будем класть голову на плаху… Разве мало наших товарищей сослано в Сибирь? А скольких лишили имущества! Я — врач, меня убеждают факты!
Худой квартирмейстер замолчал. Опустил нос в тарелку. Вилкой подхватывал поджаренные зерна темной гречневой каши.
— Как они умеют поджаривать эту гречневую кашу, — буркнул он, чтобы прервать беседу на щекотливую тему.