Все же Юзик заявил, что это будет шедевр не под силу даже виртуозам.
По всей вероятности Юзик передал Генеку мои слова. Он что-то пишет и проигрывает с Юзиком. Я слышу через стену, однако не мешаю им. Я знаю, что когда сочинение будет готово, они сыграют его мне, а затем свое мнение выскажет дядя.
Приближается срок экзаменов в консерватории. На этот раз наши сыночки выступят в качестве композиторов. После смерти Фридерика Шопена нет у нас уже композитора, который достойно представлял бы нашу отчизну.
Дорогой муж!
Вот уже наступил 1850 год. Через несколько месяцев мы возвратимся домой. В этом году здесь ясновидящие и гадалки просто посходили с ума. Во Франции таких магов невероятно много. Декабрьские события весьма ободрили бонапартистов. То обстоятельство, что снова на улицах и площадях полилась кровь, а стены стали местом казни, — мало кого здесь трогает. Мы живем, как на вулкане. Влияние царя Николая Первого очень дает себя чувствовать в Париже. Во всяком случае так мне объяснил положение пан Демидов, бывший супруг княжны Матильды. Ее салон посещают: Сент-Бёв, Тэн, Ренан, братья Гонкуры, Тургенев, Флобер…
Генек пока что прекратил свои концерты. На экзамен он готовит фантазию на темы Верди. Но остановится ли он на этом? Я думаю, что он готовит какую то неожиданность. Ведь ему ничего не стоит за несколько часов до концерта создать великолепную скрипичную пьеску. Как можно было ожидать, Контский намерен затмить звезду Генрика. По Парижу вертятся его поклонники и сторонники. Такие обожатели есть у него и в Берлине.
Его усилия не производят на меня никакого впечатления. В Генеке я уверена, да и Юзик не уступит ему… Они уже подготовили концертный дуэт на тему оперы «Лючия ди Ламермур» Гаэтано Доницетти. Дуэт восхищает своим мастерством и изысканностью… Контский это уже зрелый мастер, а Генек еще только ученик. Кому нужны эти сплетни о какой то конкуренции с нашим сыном? Извини меня, может быть и до тебя дошли вести об этом. Не беспокойся, талант уничтожить нельзя. Как там ведет себя зима? В Париже выдержать можно, хотя печи у них просто смешные, здесь совершенно не умеют заклеивать оконные рамы на зиму.
Дорогой муж!
Мне пришлось случайно услышать концерт ре-минор, написанный Генеком. Пока что только в изложении для скрипки и фортепьяно. Однако концерт пишется для оркестра и при том большого. «Инструментовка должна соответствовать своему назначению в полной мере». Так говорит Генек и играет это произведение без усложнений. Только бы ему удалось закончить это произведение. Пишу это письмо потому, что может быть последнее обеспокоило тебя. Пусть Контский завоевывает и Париж. Это Генеку не помешает окончить консерваторию и давать концерты. Ты не представляешь себе, как красив и мелодичен финал его концерта. Наверное равного ему нет в скрипичной литературе. Но пока что, это наша тайна.
В Париже много говорят о новой восходящей звезде скрипичной игры. Об ученике Паганини — Камилло Сивори. Пишу тебе об этом, как обо всем, что касается наших детей.
Милый и дорогой муж!
Вообрази себе, во время выпускного концерта Генек играл совсем не концерт ре-минор, о котором я тебе писала, а совершенные мелочи: «Деревенскую мазурку» и фантазии на темы «Пророка». И получил первый приз. А Юзик тоже разделил этот приз в качестве композитора, — конечно, не без помощи брата. Вот теперь господин Аполинарий Контский может расточать свои чары. Когда речь идет об искусстве, их не бывает слишком много… Когда же мы увидимся? Гектор Берлиоз стал поклонником таланта наших сыновей. Ныне Париж — это музыкальный центр. Опять здесь жарко и нечем дышать. Хорошо, что Эдуард любезно согласился спрятать у себя разного рода мелочи, ибо кто его знает, что может случиться. Пока что я не вижу возможности вернуться в Париж еще раз, а мальчики не раз посетят этот беспокойный и полный очарования город… У Эдуарда останутся почти все книги и газеты, собранные Генеком. С ними на границе не оберешься хлопот. Ты знаешь, какой там строгий контроль, как шарят в чемоданах и сундуках, хотя наши паспорта не возбуждают никаких сомнений. Хуже всех не те в мундирах, а контролеры в штатском. Нужно смотреть в оба, потому, что я убедилась, что дело не в пошлине и не в пропаганде, а в возможности стянуть какую-либо мелочь. Они не брезгают коробкой пудры только потому, что она из Парижа. Им может понравиться блузка, перчатки, туфли.
Хвалебные гимны в газетах. Концерты в королевских дворцах. Чего еще может желать музыкант, какого еще успеха? А ведь это только красивый, худощавый, черноволосый подросток, с очень изящными женскими руками. У него на верхней губе чернеют забавные усики. Он следит за своим туалетом, бельем, обувью и, как каждый юноша, полон разных причуд. В Киссингене, Баден-Бадене, Гамбурге, Висбадене, Крейценахе, Эмсе, Спаа или Киеве, Кременчуге, Орле он играет перед публикой, смотрящей на него как на экзотическую птицу, как на чудо природы, но как редко можно встретить кого-нибудь, кто понимал бы его искусство, его музыкальность. В Париже, Берлине, Петербурге, Москве, Брюсселе, Гааге его искусство расценивается скорее с коммерческой и салонной точки зрения. На эстрадах все еще выступают Эрнст, Тальберг, Липиньский, Контский, Мишке, Гаузер, Фред, Лунда, Вьетан, Бернацкий, Бадзини. Даже в его родной стране, в Варшаве, Кракове, Познани, Калише, Люблине на эстрадных концертах выступают крупные исполнители. Когда на афишах Варшавы появилось сообщение, что Генрик и Юзик Венявские устраивают свой концерт в Большом театре 16 декабря 1850 г., в столице еще хорошо помнили концерты пианистов Игнация Кжижановского и Юлиана Шульгофа, скрипача Аполинария Контского, виолончелистов Лаврентия Келлермана, Франца Шмидта, Станислава Щепановского. Хроникер газеты «Курьер варшавский» отметил: «Не часто видит Варшава такой съезд знаменитых музыкантов».
Дуэты Венявского на тему из «Лючии ди Ламермур» или исполнение им русского национального гимна, сочиненного князем Львовым, милостиво принятое императрицей 10 ноября не могли особо интересовать варшавских любителей музыки. «Деревенская мазурка», фантазия на тему «Пророка» — это произведения расчитанные тоже на широкую публику. Мамочка хотела бы Баха, Моцарта, Бетховена, притом без вариаций, но такая программа была бы неинтересна покупателям билетов.
Большой театр переполнен. Публика аплодирует, вызывает Генрика. Братья кланяются, благодарят. За кулисами танцовщицы поглядывают на юношей и шлют им красноречивые взгляды. Юзик мало что в этом понимает, но зато Генек прекрасно знает, чего от него хотят девушки. Он знает таких из Парижа, Петербурга, почему бы и не в Варшаве? В это время на сцене артисты играют фарсик «Ротозей из Сент-Флор». Зрители смеются. Юзик ушел в дирижерскую комнату и там ожидает маму, а Генек тем временем, в темном уголке, заставленном разными декорациями, флиртует. Его сюда затащила танцовщица Лиля-Броня. Сквозь шум смеющейся публики слышны отрывки их беседы.
— Ах, как ты хорошо играешь! Я влюбилась в тебя.
— Так отблагодари меня, — отвечает юноша.
— Я могу тебя поцеловать, — кокетливо говорит танцовщица и легонько касается губами его щеки.
— Ты только так умеешь? — юноша внезапно привлек девушку к груди.
Взрыв аплодисментов в зале заглушил часть диалога и протесты Лили.
— Приходи завтра утром в кафе на Трембацкой улице или жди меня у театра, — говорит она кокетливо и исчезает за кулисами.
В зале слышны смех и аплодисменты. «Ротозей из Сент-Флор» возбуждает веселье. Занавес уже опущен, на сцене началась беготня рабочих, а Генек побежал вслед за танцовщицей.