Вместе с десятком пассажиров уселись они на юркий, быстрый пароходик. Находясь в толпе, Генрик чувствовал себя великолепно. Он невнимательно смотрел на пристани, склады, корабли, на пестрые толпы людей. Он был очарован глазами Изы.
— А может быть мы сойдем на следующей остановке и зайдем в матросский кабачок?
— Что же тебя там может интересовать?
— Люди. Именно люди, ну и этот старинный трактир, помнящий времена Генриха VIII и Анны Болейн.
— Анны Болейн? Вот не ожидала, что вы знаете историю этой несчастной женщины.
На первой остановке они сошли на берег и уселись за столиком в матросском кабачке. Ими никто не интересовался. В Лондоне бывают люди со всех концов света. Молодой, черноволосый мужчина мог быть французом или итальянцем, а его дама могла с успехом сойти за голландку, немку, датчанку или шведку. Хотя, пожалуй, нет, за шведку ее трудно было принять, слишком уж она малого роста, не очень стройная. Уж не девушка ли это из «Бординг-хауза» решившая погулять с иностранцем в порту.
Иностранец не совсем правильно говорящий по английски заказывает:
— Please Château Lafitte.
— Ах, вино, великолепно. Может быть разрешите в гостиную? В общем зале бывает по-разному. От моряков всего можно ожидать, — услужливо предлагает хозяин.
В гостиной комнате потолок из деревянных балок, стены до половины выложены дубовыми досками, выкрашенными в кофейный цвет, на потолке висит масляный светильник с портретом королевы Виктории и разными кораблями. Молодая девушка почувствовала себя неловко.
— Что могут о нас подумать? — мелькнула у нее мысль. — Супружество, справляющее медовый месяц, любовники, помолвленная пара или искатели приключений? — а сама сказала:
— Зачем это вино?
— Château Lafitte… Попробуешь — попросишь еще бокал.
— Зачем ты меня сюда привел?
— Чтобы тебя поцеловать, — осмелел скрипач.
— Ах, нет, я скажу маме, — что ты со мной делаешь?
— А зачем маме об этом знать?
— Мама требует, чтобы я ей говорила, как ты себя ведешь.
— Вот как, великолепно. Так скажи ей, что ты мне очень нравишься и что я тебя обнимаю и целую.
— Это неправда! А впрочем, если бы я ей так сказала, мама запретила бы мне видеться с тобой.
— Этого быть не может! Ведь мы еще должны осмотреть Национальную галерею и Британский музей, — шутит Генрик, делая вид, что он говорит совершенно серьезно.
— Если ты будешь себя так вести, то я больше с тобой не пойду.
— Разве я тебя обижаю? Я тебя поцеловал даже не в губы, а в висок. Я хочу, чтобы ты меня поцеловала сама.
— Зачем? Девушкам нельзя так делать, — заявила она с полной убежденностью.
Генрик не выдержал и весело рассмеялся.
— Попробуй. Мы увидим, сорвется ли хоть одна картинка с этих стен.
— Я не хочу пробовать!
— А я попробую и убежден, что королева Виктория не закроет глаза и даже не прикроет век!
Скрипач обнял Изу, притянул к себе и крепко поцеловал. Девушка не могла его оттолкнуть: он был сильнее. Когда он ее освободил из объятий, она тихо и жалобно заплакала. Пораженный Генрик попытался шуткой загладить свою неловкость.
— Смотри, слезы переполнят бокал. Разве я тебя чем нибудь обидел?
— Ты пойми, я не могу, я не хочу, — сквозь слезы говорит Иза.
— Я все понимаю, только не плачь, пожалуйста.
— Я никогда больше не пойду с тобой в ресторан.
— Не говори так. Кто знает, может быть ты еще будешь спать со мной в одной кровати, — чересчур уж смело заявил Генрик.
Мисс Иза Гемптон срывается со стула и почти бегом покидает трактир. Она направляется на пристань. У нее нет билета и нет денег. Она стоит в нерешительности.
Толстый трактирщик опросил за недопитое вино, гостиную комнату и свою жирную улыбку целую гвинею.
Генрик бросил ему золотой и побежал вслед за Изой.
— Иза, почему ты убежала?
— Я тебя прошу не разговаривай со мной. Боже, что это будет когда папа узнает, что ты хочешь спать со мной в одной кровати?
— А разве твой отец не спит с матерью?
— У моего отца собственная кровать.
Скрипач широко открыл глаза. Он сначала не понял, в чем причина возмущения девушки, но теперь весело захохотал.
— Пустяки, недоразумение, я тебе куплю кровать, какой нет ни у одной королевы. И себе тоже куплю великолепное французское ложе.
— Подумай, о чем ты говоришь? Ведь это не серьезно, — перебила его англичанка.
Никто так не обратил внимания на прогулку скрипача с дамами Гемптон, как импрессарио мистер Гентцер. Верховая езда Венявского на великолепной лошадке ему очень понравилась и он пускал в ход сплетни о симпатии мисс Изы к знаменитому виртуозу. Генрик не очень любил своего энергичного импрессарио, который пользовался любым случаем, чтобы снабдить сенсацией жаждущую новостей прессу. Генрик не всегда мог скрыть свои свидания с Изой, ибо он много выезжал в провинцию, часто выступал с концертами в аристократических домах и поэтому был широко известен. Нынешний летний сезон был у него полностью занят. Скрипача ждали в Эмсе, Гамбурге, Остенде. А с Изой ничего еще не было решено. Правда, в доме Томаса Гемптона его принимали любезно, но с некоторым холодком. Он здесь встречал знаменитых писателей, иногда играл там, но, желая встретиться с Изой, должен был назначать свидания в Национальной галерее, в цирке или на выставках. Девушка позволяла себя целовать, но сама на поцелуи не отвечала. Она услышала из уст молодой, привлекательной дамочки, посещавшей дом ее родителей непонятную фразу, сказанную подруге со смехом и свободой, но так, чтобы слышали другие дамы.
— Этот скрипач был бы превосходным любовником. Он молод и красив.
— У тебя же есть муж.
— Муж не в счет. У него нет темперамента, а этот скрипач, должно быть, очень пылкий.
— Что ты, в самом деле, стыда у тебя нет?!
— Глупости, ты в этом ничего не смыслишь.
— Люси, не играй с огнем. Обожжешься!
— Вот этого я и хочу, — сказала привлекательная дама.
Подруги засмеялись, а мисс Иза решила больше не приглашать Люси на файв-о-клоки, на которых будет присутствовать скрипач. Она сама не вполне отдавала себе отчет в том, почему она так поступает, но все же не хотела выпустить Генрика из своих рук. Она запретила ему посылать цветы и сладости, потому, что… это волнует ее отца. Вообще она часто в своих беседах с Генриком упоминала об отце и оправдывала свое поведение боязнью отцовского гнева.
Встречи с Генриком становились все более опасными. И как это хорошо, что он должен уехать из Лондона. Импрессарио Гентцер не забывал снабжать газеты известиями об успехах Венявского; к прежним триумфам прибавлялись новые.
Голландский король Вильгельм, очарованный его игрой, подарил ему бриллиантовый перстень. Генрик сообщил об этом Изе и просил, этобы она приняла этот перстень в подарок от него. Они уже были почти помолвлены. Генрик хотел жениться на ней, но она постоянно выдвигала различные препятствия и без мамы не хотела выехать из Лондона.
«Почему нельзя без мамы? Ведь ты моя невеста. Будь отважной, я тебя не обижу. Твой приезд — мое единственное и самое большое желание» — писал Генрик Изе. Теперь уже и Антон Рубинштейн знал тайну своего друга. Они часто выступали вместе. Однажды перед концертом пианист сообщил:
— Вообрази себе, Коптский уже надоел при дворе. Наверно, начал изображать на скрипке слона.* Представляется случай занять его место. Было бы замечательно, если бы ты стал солистом его императорского величества. Если хочешь жениться, тебе нужен постоянный доход.
— Она мне не откажет и без постоянного дохода.
— Но мама, папа, вся семейка Осборн-Гемптон и вообще все эти английские эсквайры — думают иначе. Для них постоянный доход — это основа благополучия, — смеялся Антон.
Он очень хотел помочь другу в предсвадебных хлопотах.