— А почему вопрос о твоем замужестве интересует императорское величество? — спросил он запальчиво.
— Не могу же я отказаться от царской опеки и милости, — дипломатически и уклончиво ответила певица.
— Я все еще не очень понимаю, почему царь интересуется твоими личными делами. Ведь ты можешь выбрать мужа по своему желанию и вкусу.
— Сегодня наша последняя встреча. Не будем терять времени на взаимные обвинения. Я хочу сохранить хорошие воопоминания о тебе. Ты был тем, кого я выбрала сама. Ты меня очаровал собой и своей скрипкой. Ты моя музыка, таинственный звук, который я услышала в твоем сердце.
— Ну, что ж, едем в Троицкий собор? — по приятельски положив руку на плечо Венявскому, сказал Милий Алексеевич Балакирев, симпатичный бородач.
— Зачем?
— Не притворяйся! Сегодня брак Ольги Петровны. Вот жалко, как приятно было у нее дома, — великолепная певица, чудесная женщина. Жаль отдавать ее какому-то полковнику.
Венявский остановился в нерешительности.
— Одевайся, это займет довольно много времени. Генрик неуверен, должен ли он быть в церкви на венчании Ольги, ведь она его не приглашала? Уже много месяцев как он порвал отношения с ней.
Троицкий собор, церковь с позолоченными куполами глав. Перед церковью стоит памятник «Славы», легкий и стройный с кружевной фигурой наверху, как бы приглашающей посетить храм. На площади перед храмом несколько карет. В стороне, под колоннадой, стоит военный оркестр.
Был яркий июльский день. С моря дул легонький свежий ветерок, который гнал перед собой перистые облака. На макушке церкви блестели золотые кресты, как всегда, как каждый день. Рысак, везущий музыкантов, приехал слишком рано. В церковь без приглашений не пускали. Балакирев показал свой пригласительный билет. А Венявского церемониймейстер, одетый в мундир с позументами, с шарфом через плечо, не решился задержать. У Венявского была своя манера держать себя с такой уверенностью, что слуги уступали ему дорогу. Они с Балакиревым беседовали и в церковь пока не входили. Гости ждали приезда молодых. Вдруг загремел свадебный марш Мендельсона. Из кареты вышла невеста. Ее вели шафера, офицеры в красивых блестящих золотом мундирах. Вслед за тем приехал жених. Его сопровождали подружки в белых, с длинными тренами, платьях. Сразу же под колоннадой образовался длинный ряд пар.
В церкви ярко горели неисчислимые свечи. Еще оркестр на площади играл марш, а уже хор приветствовал молодых обрядовой песней. Мощные басы покрывали голоса теноров и дискантов. Певчие были одеты в установленную форму: в белое с золотом. Вот отворились царские врата. На середину церкви вышел священник в митре, на которой блестел алмазный крест. Священник шел по светло-голубому ковру держа в руках крест.
Посредине церкви у аналоя молодая пара уже ждала священника. Ольга Петровна в белоснежном шелковом платье, в белой фате с флер д'оранжевым венком на голове. Рядом с ней стоял молодой полковник в мундире кавалергарда, стриженный бобриком.
Только теперь увидел скрипач своего соперника.
Увалень — подумал он и отвел глаза, осматривая блестящую от золота и света церковь. Хор все еще продолжал петь. Рядом со священником стоял диакон — громадный, бородатый великан. После возгласов священника диакон невероятно низким басом отвечал ему, словно орган, а хор подхватывал его слова высокими дискантами и тенорами и нес песню высоко к куполам церкви. Шафера держали золоченые короны над головами молодых. Стоявший на правом клиросе церковный хор, не сопровождаемый звуками какого либо инструмента, наполнял церковь мощной, красивой мелодией. Певчие знали, что невеста — звезда оперы. Некоторые из гостей вытягивали шеи, становились на цыпочки, пытаясь рассмотреть, кто из певчих так великолепно солирует и так превосходно выделяется в мелодии этой ангельской песни. Старики стояли как на параде, время от времени широко крестясь и даже пытались подпевать певчим. Высокие восковые свечи горели ровно, но пламя их отклонялось иногда влево под дуновением ветерка. При каждом могучем возгласе диакона огни свечей вздрагивали. Священник благословил молодых, надел им на пальцы обручальные кольца. Хор загремел старую церковную песнь «Гряди голубице…». Священник дал им поцеловать икону в золотом окладе, перекрестил их, помахал вокруг кадилом. Руки у молодых были связаны полотенцем. Диакон сопровождал священника во всех его действиях, словно огромная тень и бас его усиливал торжественное ликование, звучавшее в песнопениях.
Торжество бракосочетания совсем расстроило скрипача. Он вышел под колоннаду церкви. Балакирев подошел к молодым, чтобы принести свои поздравления. Скрипач уже под колоннадой слышал как оркестр играл свадебный марш из Лоэнгрина. Надо было уходить. Чего же еще ждать? Оставить приятеля было неудобно, ведь на венчание он приехал с ним. И все же он не стал ждать. Сбежал по лестнице вниз и протолкался через толпу любопытных.
— Вернуться в оперу на репетицию, идти домой? Зайти в консерваторию? Нет, нет! — убеждал он себя. — Пойти навстречу ветрам, вдоль каменных берегов Невы.
Над водой по-прежнему носятся стаи чаек.
— Теперь буду смотреть на их воздушные игры. Лишь бы подальше от церкви, от свадебного поезда, от золоченых корон, от белых шелковых платьев, от парадных одеяний гостей.
Генрик отдыхал, глядя на волны реки, и ясно отдавал себе отчет, что судьба перевернула страницу в его жизни и, что никогда больше он не посмеет вернуться, даже мысленно к этим годам полным впечатлений и переживаний.
— Прощай, белая чайка, морская, воздушная птица, — щелкнул он пальцами, повернулся и медленно пошел по направлению к дому.
Несколько дней спустя, Венявскому сказали в Опере, что Ольга Петровна вышла замуж за генерала и уезжает с ним в Вашингтон. Теперь она уже графиня.
— Почему ты не подождал меня, — спросил Балакирев, встретив скрипача за кулисами.
— Я ждал. Я думал, что ты поедешь на свадебное пиршество, и пошел по своим делам.
— Ты же мог лично ее поздравить, как это сделали гости в церкви.
— Зачем же мешать людям в столь торжественный час. Ведь поздравить можно по почте или по телеграфу.
— Лично, однако, лучше. Много лучше! — сказал дирижер.
— Ты когда уезжаешь? — спросил скрипач, чтобы перевести беседу на иную тему.
— Как только получу паспорт. А ты?
— Я могу ехать хоть сейчас, как только жена и мать будут готовы.
— Да, недостает нам теперь в опере Ольги Петровны. Негде попеть наши русские песни. Я волжанин. Осенью привезу новое собрание мелодий. Будет работы выше головы!
VII
БЕСПЛОДНОЕ ДЕСЯТИЛЕТИЕ
Триумфы, ордена, торжественные приемы. И полная пустота. Да, пустота! Кругом толпа людей и нет никого, с кем можно было бы поделиться тихой мечтой о нескольких тактах такой удивительной музыки, как вступление к «Лоэнгрину», как шопеновский Этюд или аккорды Чайковского, идущие из самой глубины сердца. Шум и гам, ярмарка, на американских концертах, на богатых приемах в Будапеште с участием Ференца Листа. Роскошное убранство королевских дворцов Брюсселя и Гааги, салонов Парижа и Вены.
— И что это дает? — вздыхает знаменитый виртуоз. — Призрак миллиона франков за турне по Южной Америке? К черту этот миллион. В Америке теперь все считают на миллионы.
Отец четырех детей, волшебник скрипки, астматик, гений и толстяк с солидным брюшком, избегает всяческого искушения. Он уже слишком слаб, чтобы рисковать собой, своим здоровьем, но жить без азарта, без игры уже не может. Ухаживание за женщинами — какими лопало, вошло у него в привычку. Он обольщает их своим вкрадчивым голосом.
Концерт в Зимнем дворце! Присутствуют император, императрица, великий князь Константин Николаевич, князья, высокие сановники, военные и гражданские чиновники, словом — весь двор. Присутствует и наместник Царства Польского граф Берг, и разные иностранцы. После концерта все они в восторге пожимают ему руки. Особенно доволен великий князь Константин Николаевич, виолончелист любитель, поклонник Венявского. Они играют все тот же квартет Моцарта с тонким чувством стиля этой венской музыки. Дворцовой паркет блестит, блестят и стены, обитые шелками, — такого дворца уже нет нигде в Европе. Бьющая в глаза пышность поражает богатством, подбором мебели и всей обстановки. Обыкновенно концерты давались во дворце великого князя Константина Николаевича. Скрипач под аккомпанемент рояля играл часть своей фантазии из «Фауста». Начал с Allegro Agitato на мотивы песни Мефистофеля о золотом тельце — владыке мира. Под его пальцами четырехструнный инструмент звучит как целый оркестр. Дьявольское стаккато очаровывает всех слушателей.