Человек открыл ящик стола и ловко сбросил в него шустригорь, а на его место бросил грязную мятую бумажку, с бледным оттиском. Семен Борисович взял денежную купюру в руки и принялся ее разглядывать под тусклым светом керосиновой лампы. Бумага была настолько тонкая, что в некоторых местах уже протерлась насквозь. На краях купюры было два ротапринтных оттиска, которые изображали двух абсолютно одинаковых мужчин с намотанными на голову банными полотенцами. Мужчины указывали друг на друга шипастыми дубинами, между которыми располагался нечеткий оттиск с указанием номинала: "Один миллион карбованцев". Никаких указаний на эмитента и обеспечение Семен Борисович так и не разглядел - бумага была довольно грязной. Совершенно автоматически он прикинул - сколько шустригорей потребуется для того, чтобы приобрести хотя бы один мешок с карбованцами и ужаснулся. В голове адмирала вдруг шкалами универсальных ценностей защелкали логарифмические линейки курсов, а затем вступили в непримиримый спор друг с другом какие-то визгливые голоса.
- Скажите, уважаемый,- обратился он к счетоводу,- а один миллион - это ваш самый крупный номинал?
- Какое там,- отозвался счетовод.- Один миллион - это как раз самый мелкий, а самый крупный ... я даже затрудняюсь назвать. Впрочем, если хотите, я вам могу написать прописью.
- Не стоит,- остановил его Семен Борисович.- Бумага вам может пригодиться.
- Это верно,- согласился счетовод.
Когда компания выбралась наружу, Семен Борисович обратился к Биндюге:
- Адам, вы хоть понимаете, что по сравнению с этим сельским менялой мы просто нищие оборванцы? Мы недостойны чести, сидеть с ним за одним столом!
- Я бы не делал скоропалительных выводов Семен. Давайте дождемся результатов наших инвестиционных операций. Время покажет - кто будет сидеть за столом, а кто - под ним!
Семен Борисович хотел продолжить пререкания, как вдруг его внимание привлек странный, похожий на рев паровозного гудка звук. Он повернул в сторону звука голову и содрогнулся - на крыше одного из домов сидело огромное крылатое существо и ревело, медленно вращая безволосой головой. У чудовища были большие перепончатые крылья, мускулистые передние лапы с острыми когтями и украшенный острым шипом хвост. На торговой площади случился переполох - морпехи устанавливали треноги для крупнокалиберных пулеметов, а БМП "Брэдли" разворачивали в сторону чудища башни и ракетные установки.
Однако военных опередили торговцы. Почти все селянки выхватили бейсбольные биты, косы на коротких рукоятках, зазубренные топоры, шипастые дубины и толпой бросились к чудищу. Подбежав к дому, они принялись колотить своими ужасными орудиями по стенам и громко кричать. Монстр взревел еще громче, оттолкнулся задними лапами от крыши и взмыл в небо. Часть крыши отделилась от перекрытия и с глухим стуком обрушилась на землю. Торговки ловко отскочили в сторону. Монстр рывками поднимался ввысь, стремительно уменьшаясь в размерах.
- Так,- сказал Семен Борисович.- С меня хватит! Объявляю приказ по десанту - все на Одессу! Ускоренным маршем! Больше ни одной остановки под страхом смертной казни! За мной!
Контр-адмирал бросил миллион карбованцев на землю и вытер руки о сюртук, а затем бегом бросился к джипу. За ним бежали Зайчонко и Биндюга. Зайчонко по дороге оправдывался:
- Это летуны из Чернобыльской зоны. Они совсем безобидные. Вот чупапокабары - совсем другое дело. По ночам к девкам подкрадываются, и глаза им лапами закрывают!
- Но предупредить-то можно было заранее?- кричал на бегу Биндюга.- Адмирал нервничает.
- Да их даже Центральная Касса в Красную Книгу Окраины занесла - хотела туризм с Русландом развивать! Говорю же - они безвредные!- оправдывался Зайчонко.
***
Колонна въехала в Одессу только во второй половине дня. Семена Борисовича поразило странное безлюдье одесских улиц. Лишь изредка навстречу колонне двигались конные отряды вооруженных пиками и саблями всадников, да иногда проносились пулеметные тачанки с пьяными на вид людьми в полосатых блузах и бескозырках. Окна старинных особняков были либо забиты толстыми бревнами, либо заложены мешками с морским песком. Иногда из-за мешка с песком выглядывало дуло станкового пулемета какой-то древней конструкции. Тревожное настроение создавали также надписи белой краской на стенах домов и воротах: "Здесь нет москалей!", "Здесь нет жидов!", "Все ушли на Брайтон-Бич!", "Осторожно - во дворе крупнокалиберный пулемет!". Иногда между домами быстро перебегали какие-то темные личности, по дороге они прятались за кустами и озирались, приложив ладонь к глазам.
- Мрачновато,- заметил Семен Борисович.
- Да, обстановка сложная,- ответил Биндюга.- Но это только осенью. Все остальное время здесь вполне можно не только жить, но и заниматься бизнесом в свое удовольствие. Может, заедем в центр? Я знаю несколько вполне приличных рестораций. Отдохнем, пообедаем?
- Нет уж, увольте!- отозвался Семен Борисович.- Едем прямо к Земляничке!
Вскоре колонна приблизилась к одному из типичных одесских двориков. БМП заблокировали въезд, а снайперы заняли позиции на крышах домов. Горь, Биндюга и Зайчонко прошли во двор и начали подниматься по металлической лестнице. Биндюга поднялся на второй этаж и остановился перед бронированной дверью.
- Кажется здесь,- сказал он, сверяясь с записью в записной книжке.
Зайчонко расстегнул застежку на ножнах и нажал на кнопку звонка. Дверь не открывали довольно долго. Наконец, над переговорной панелью замигал зеленый огонек и сиплый голос спросил:
- Кто там?
- Простите за беспокойство,- вежливо произнес Биндюга.- Нам нужно повидать мадам Земляничку. Это возможно?
- Станьте точно перед объективом и покажите руки,- сказал голос.
Биндюга пригладил волосы, поправил галстук и исполнил требование. После непродолжительного перерыва дверь открылась, и на пороге появился упитанный молодой человек в белой рубахе и черных брюках с подтяжками. Вид у него был довольно растрепанный, а волосы на голове взлохмачены и торчали в разные стороны.
- А, так вы к бабушке?- спросил молодой человек.- Восьмая дверь по правой стороне.
Молодой человек повернулся на каблуках и пошел по тускло освещенному коридору, а Семен Борисович собрался было считать двери, но был остановлен Биндюгой:
- Айн момент, Сеня! Я должен предупредить тебя и Петра - эта человеческая особь очень опасна! Она в молодости попадала из нагана в пятак с тридцати шагов. После падения Крыма лично отправила на тот свет несколько казачьих полков вместе с офицерами и штандартами. Говорят, что у нее от непрерывной стрельбы сильно уставала рука, поэтому товарищ Троцкий самолично распорядился изготовить для ее правой кисти специальную подставку на колесиках. А про те изменения, которые, скорее всего, постигли ее психическую организацию за последние сто лет, я вообще лучше умолчу.
Зайчонко только пренебрежительно хмыкнул, а Семен Борисович задумался. Наконец, было решено пустить вперед группу спецназовцев. Через минуту после того, как морпехи скрылись за восьмой дверью справа, раздался резкий хлопок и крики: "Гад дэмед! О, гад!". Биндюга с Зайчонкой быстро переглянулись, а затем ринулись в дверной проем, Семен Борисович осторожно последовал за ними. Внутри стояли два спецназовца. Один прижимал к левому уху окровавленный марлевый тампон, а второй целился из автомата в самый темный угол комнаты.
- Что здесь произошло, капитан?- спросил Биндюга, перейдя на английский.
- Сэр, Биндюга-коммандер, сэр!- воскликнул спецназовец.- Проклятая ведьма прострелила голову сержанту Пирксу вот из этой штуки!
Спецназовец передал Биндюге револьвер системы "наган" с дымящимся стволом. Биндюга взял наган в руки, резко обернулся, посмотрел в глаза Зайчонке и Семену Борисовичу, а затем снова обратился к спецназовцу:
- Где она?
- Да вот же она, сэр, прямо перед вами, сэр!- морпех указал стволом автомата в темный угол.
Только теперь все заметили в углу сухонькую старушку. Она сидела в кресле-каталке и прижимала к груди раскрытый старомодный ридикюль. Вдруг старушка несколько раз сильно ущипнула себя за руку, а затем достала из ридикюля огромную английскую булавку и принялась колоть себя во все подряд. Совершая эти манипуляции, старушка бросала быстрые взгляды сначала на Горя и Биндюгу, а затем куда-то вправо. Семен Борисович проследил взглядом за направлением глаз старушки и понял в чем дело - на стене висел огромный, написанный маслом, групповой портрет основоположников в тяжелой золоченой раме. Карл Маркс сидел, вальяжно развалившись и скрестив ноги в глубоком кресле, а Фридрих Энгельс стоял за его спиной, положив ладонь на спинку сиденья.