В следующей песне рассказывалось, каким образом юноше удалось осуществить свой грандиозный план.
— Пока кроме иллюзии, которую можно увидеть в любом приличном театре Кленфилда, я не вижу ничего, поражающего воображение, как, собственно, не наблюдаю пока и Трепача, — заметил Вил, запивая ягодным глайсом рыбу.
Артист, тем временем, обзавёлся голубой розой, которую получил в дар от очередной любви всей его жизни, естественно, с которой тоже всё обстояло не слава богу: на девице лежало страшное проклятие, которое должно было убить её, если наш герой не найдёт её прежде, чем с голубой розы упадёт последний лепесток. А лепестки, само собой, падали исключительно по одному в день. Парень решил прибегнуть к магии.
Теперь усмехнулась уже чародейка:
— Как у них всё легко получается: просто прибегнуть к магии! Не нужно тебе ни таланта, ни многолетнего обучения, ни тренировок. Вот решил прибегнуть к магии – и всё тут!
Но наш герой был не так прост.
— Мне нужна жертва, — зловещим голосом проговорил он, — только тёплая человеческая кровь способна придать моему колдовству нужную силу. Неужели в этом зале не сыщется ни одной живой души, готовой пожертвовать каплю крови, дабы я мог открыть тайные пути любви?
— Я готова, — послышался справа уверенный женский голос, — берите мою кровь, ибо нет на этом свете ничего важнее любви!
С места поднялась женщина лет тридцати, она качнула головой, отчего бриллиантовые серёжки в ушах рассыпали искорки.
— Лучше бы ты села, — недовольно проговорил её спутник, хорошо одетый мужчина за сорок, — у тебя двое детей, а ты всё о любви рассуждаешь. Угомонись уже.
— Ты не смеешь мне приказывать, — прошипела женщина, — не забывай, чьи деньги дали тебе возможность открыть собственное дело!
Нодивара легко спрыгнул со сцены и прошёлся по залу.
— Ваша смелость требует немедленного вознаграждения, — проговорил он, целуя руку дамы.
Потом он сделал неуловимый жест рукой, и в его ладони оказался букетик фиалок.
— Эти цветы для самой храброй из прекрасных дам сегодняшнего вечера, — он с поклоном преподнёс букет, — и это самое малое, из того, что вы действительно заслуживаете, — голос артиста был вкрадчивый, с едва уловимыми фривольными нотками, — идите за мной!
Он взял её за руку и хотел повести к сцене, но внезапно остановился, наклонил голову и поднёс руку дамы снова к лицу:
— Стойте, стойте, — воскликнул он, — чуть было ваша необыкновенная красота не помутила мой разум, ещё немного и была бы совершена трагическая ошибка, — вытянутые к вискам карие глаза воззрились на ничего не понимающую женщину, — вы пили вино!
— Да, — удивлённо согласилась она, — как и, собственно, все остальные, что присутствуют в «Дубах» сегодня вечером.
Эта тирада была встречена одобрительным гулом и смешками.
— Увы, — горестно воскликнул артист, — ваша кровь испорчена вином, она не подходит для моей волшбы!
Он элегантным жестом усадил даму на место.
— Неужто в этом заведении не найдётся добровольца, чьих губ не коснулось вино? Тогда я погиб! – он театральным жестом заломил руки, упав на одно колено.
— Как это не найдётся, — послышался голос от двери, — я только что вошёл и не успел ещё пригубить ни одного глотка замечательных вин, что подаются в «Дюжине дубов».
Все оглянулись. Голос говорившего показался чародейке знакомым, хотя и нарочито изменённым. По проходу спокойно шествовал человек в долгополом сюртуке. Его волосы были в беспорядке, а на лице бросались в глаза длинные усы, какие в почёте в Делящей небо.
— Это всё тот же мужик, — донёсся до чародейки комментарий из-за соседнего столика, — вчера он переоделся бродячим монахом, позавчера – фермером. Сегодня вот, извольте видеть, парик и усы нацепил.
— А вы знаете, кто он? – проводил взглядом новое действующее лицо сотрапезник всезнайки.
— Подумаешь, секрет тысячелетия! – тот засмеялся, потом шёпотом произнёс, — это вышибала Робин. Я его кулачищи под любым маскарадом узнаю.
Рика усмехнулась, видимо, знакомство с кулаками Трепача, действительно, было близким.
Тем временем окрылённый артист хищно понюхал воздух возле шеи добровольца, констатировал полную трезвость последнего и затянул песню о магии, что меняет саму природу человека, о добровольных жертвах, кровных узах и прочей ерунде, не забывая при этом демонстрировать публике светящиеся голубые лепестки, чередой дней облетающие с розы.
Робин подставил руку под хрустальный кинжал, рука была довольно зверски вскрыта («Наклейка с краской, — пояснила Рика, я так разыграла сестру, — и под недоумённым взглядом коррехидора добавила, — мне тогда всего двенадцать было»). Кровь окропила розу, лепестки затанцевали, и полетели в неизвестном направлении. Друзья ринулись следом, выражая в песне надежду, что они найдут деву прежде, чем опадёт последний из бесконечной череды лепестков. И это им, вне сомнений, удалось. Только результат был несколько иной, чем ожидалось.
Дама сердца оказалась королевой вампиров. Она заела Робина и обратила артиста. В поной темноте по залу пролетели тысячи иллюзорных летучих мышей, причём они настолько натурально выглядели, что заставили вскрикнуть женщину слева от задевших причёску крыльев. На сцене посыпались искры, и артист заметно преобразился: его волосы теперь отливали снежной белизной, а глаза горели алыми искорками, как у дикого животного. Из-под приподнятой в хищной улыбке верхней губы выглядывали клыки.
Последовала песнь о тяжкой судьбе вампира, о непонимании, одиночестве, духовной тюрьме, в которой гордый дух нашего героя обречён маяться до скончания времён.
— Или пока кто-то не загонит ему в грудь осиновый кол, — усмехнулся Вил, и подлил вина чародейке, — не больно-то значительная роль у моего друга. Жертва обстоятельств.
Но представление на этом не закончилось. Измаявшийся одиночеством вампир решил воскресить лучшего друга. Он завывал подобно зимнему ветру, кричал полным боли и одиночества голосом, сотворил на сцене какой-то пентакль, рассыпал с волос снег, заполнивший фигуру красивым инеем. После чего на его очередной зов (посредством песни) на сцену выехал гроб. Это был самый настоящий саркофаг из замшелого камня с волочащейся по полу паутиной. С видимым трудом крышка была сдвинута, и артист, рыдая, констатировал плачевное состояние умершего друга.
— Нужна жертвенная кровь, — бормотал он и оглядывал зал горящим взглядом, — но людская кровь не подходит. Она слишком слаба, в ней мало магии Я готов к жертве, — пафосно воскликнул он после того, как перебрал все доступные ему варианты. Свет снова погас, артист стоял над гробом в освещении от странной фигуры (ерунда, а не пентакль, констатировала чародейка).
— Пусть же кровь моего сердца оживит тебя, мой друг, мой верный соратник, весельчак, смельчак, игрок, буян, шутник и атаман! Вернись к жизни, возвратись ко мне, мы вместе свернём горы, как когда-то сворачивали шеи врагам.
Нодивара рванул рубашку и обнажил безволосую грудь с непонятными татуировками весьма зловещего вида. После чего запустил руки с длинными ногтями, больше походящими на когти, себе в грудину. Послышался хлюпающий звук, и в следующее мгновение раздались женские визги: на сцене стоял бард с разверстой грудной клеткой, а между желтеющих рёберных костей билось тлеющее огнём настоящее человеческое сердце. Из груди фонтаном ударила кровь, залила гроб, после чего из него поднялся Робин в саване, почему-то со старинным мечом в руке, похожий на оживший труп. Друзья обнялись, исполнили дуэтом балладу о дружбе, побеждающей даже саму смерть. Представление на этом завершилось, и артисты под дружные аплодисменты удалились, отвесив должное количество поклонов.
Магические светильники на столах снова загорелись в полную силу, а зрители принялись делиться впечатлениями от представления.
— А под рубашкой у него тоже был мешочек с краской? – спросил Вилохэд.
— Нет, — покачала головой чародейка, — это была иллюзия высшей пробы. Либо Нодивара Шино сам чародей, либо использует высококлассные заклинания. Я склоняюсь ко второму. Маги такого уровня обычно находят себе более прибыльное и почтенное занятие, нежели выступления по трактирам.