– Все, что сообщает эта Волшебница, – сплошная ложь!
– Никогда ты не сможешь уйти от нее, – спокойно возразил луаспарец. – Познай ее однажды, становишься ее частью, остальное все – чисто внешнее.
Ты познал ее, Барсак?
– Я видел ее. Но я остаюсь свободным человеком.
– Это невозможно! Ты видел только себя, отраженного в Волшебнице. Она существует только в том случае, когда ее волшебные чары существуют в тебе, в черном колодце твоего подсознания.
– Нет, – прорычал Барсак.
– Да! Коль ты здесь, коль ты уже увидел Волшебницу, – значит ты всецело слился с нею! Тебя уже нет, согласись с этим, Барсак! Не упорствуй! Поклоняйся ей, коль она уже внутри тебя!
– Нет!!!
Барсак стал протискиваться вперед, расталкивая остальных. В его сознании возник какой-то шепот, но он понял, что слова предназначены не ему, а послушникам.
– Остановите его!
Они хватали его за руки и тянули к себе. Барсак безжалостно от них отбивался. Тело его, столь долго бывшее скованным, вновь обрело свободу, и весело застучали по серебряным маскам его кулаки. Один из противников грузно осел наземь, не устояв перед напором его неистовства.
Теперь ему противостояло десять послушников-мужчин. Один только Зигмунн в панике спрятался за троном Волшебницы. Руки Барсака работали, как молотилка, послушники, кувыркаясь, летели наземь, разлетались во все стороны от его бешеным ударов. Он прокладывал себе дорогу голыми кулаками.
Остановить его было невозможно.
Вот уже только три послушника продолжали цепляться за него, затем двое, один. Оторвав от себя последнего, от отшвырнул его далеко в сторону и кинулся прямо к Волшебнице. Сквозь Волшебницу!!!
Он прошел сквозь нее, как будто она была всего лишь бредовым видением, и, оставив трон позади, схватил Зигмунна за горло. С горечью оглядев шрамы на подбородке луаспарца, он одним небрежным движением смахнул с его лица серебряную маску.
Затуманенные наркотиками глаза, в ужасе глядевшие на него, принадлежали луаспарцу, но это были глаза не того Зигмунна, которого он знал. С отвращением Барсак отпустил его, и тонкий, как карандаш, луаспарец отшатнулся в сторону.
– Из Культа нет обратной дороги, – смиренно произнес Зигмунн. – Зачем ты последовал сюда за мною? Зачем ты устроил весь этот кавардак?
– Я пришел… чтобы забрать тебя, – сдавленным голосом сказал Барсак.
– Но ничего уже не осталось такого, что я мог взять с собой. И душой, и телом ты принадлежишь… этому…
– Возвращайся назад, – низко опустив голову, стал подгонять его Зигмунн. – Преклони колени и проси у нее прощения. Она радушно встретит тебя. Единожды узрев ее, тебе уже никогда не убежать от нее. Твоя душа уже навеки принадлежит только ей.
Барсак с горечью покачал головой. Теперь он до конца понял, насколько тщетными были все его попытки спасти Зигмунна. Отсюда нет спасения, и Зигмунн потерян навеки. Опустошенный пониманием совершившегося, он обернулся. Волшебница, устремив вперед взгляд отсутствующих глаз, все так же продолжала восседать на троне.
Что же она из себя представляет? Гипнотическую фигуру, которую беспринципные, неразборчивые в средствах жрецы проецируют на сознание собираемых здесь несчастных? Или какое-то чуждое, внегалактическое существо, которое, обосновавшись на этой мертвой планете, ищет общества других существ и не в силах само покинуть ее. Этого ему никогда не узнать.
Постепенно служители начали оправляться от шока, вызванного неожиданным порывом Барсака. Они стали ползти к нему. Отовсюду, из всех концов этого погруженного в сумерки амфитеатра к нему приближались фигуры в серебряных масках.
Неожиданно новый взрыв ярости обуял Барсака. Он рывком подтянул к себе исхудавшее тело Зигмунна и крепко обхватил изнуренного луаспарца.
Затем с дикой, необузданной силой он швырнул Зигмунна прямо в прозрачный алтарь из розового камня.
Алтарь рассыпался. Материал, из которого он сооружен, был, по-видимому, не толще оконного стекла. Зигмунн откатился в сторону и так и остался лежать, не шевелясь.
Силовой занавес, мигнув, исчез.
На какое-то крохотное мгновение Барсак застыл, глядя на разбитый алтарь и служителей Волшебницы, издавших истошный вопль отчаяния.
Атмосфера, более не удерживаемая полупроницаемым куполом, с чудовищной силой устремилась наружу, и безжалостный вакуум Азонды воцарился в Чертоге Волшебницы.
Только безусловные рефлексы, выработавшиеся за двадцать лет работы в космосе, могли еще спасти Барсака. Не выпуская из легких воздух и усилием воли почти приостановив работу сердца, Барсак ринулся к своему брошенному недавно скафандру. Ему казалось, что прошли часы, прежде чем он его одел, целая вечность прежде, чем воздух устремился в шлем, и он получил снова возможность дышать. Фактически же прошло не более пятнадцати секунд.
Он обернулся. Не менее сотни распростертых тел лежало вокруг алтаря.
Пузырьки крови лопались на их лицах по мере того, как они выкашливали свои жизни в окружавший их вакуум. Надо всем этим продолжала возвышаться безучастная ко всему Волшебница, теперь более бледная, чем раньше, но тем не менее нисколько не изменившаяся во всех других отношениях, да, по-видимому, навеки неизменная.
В горле у Барсака что-то мучительно заклокотало, он повернулся и, едва сдерживая рвоту, бросился бежать. Назад, через снежные заносы, прочь от сцены смерти, которая еще меньше минуты назад была Чертогом Волшебницы, к дожидавшемуся его золотисто-зеленому космическому кораблю, стоявшему вдалеке среди сугробов, опираясь на хвостовую часть.
Добравшись до корабля, он влез в кабину, включил автопилот и поспешно произвел необходимые предстартовые манипуляции. У него не было времени на тщательную проверку механизмов и на контроль за показаниями приборов. На борту корабля был всего лишь один пассажир, да и тому решительно все равно, выживет ли он или погибнет при взлете.
Корабль поднялся. Барсак отчаянно вцепился в приваренные к стенке кабины поручни и безучастно ждал, когда пресс многократного ускорения лишит его чувств. Не в силах дальше бороться, он упал на пол кабины управления и так и остался недвижимо лежать на холодном металле.
Через некоторое время он пришел в себя. Данные, которые высвечивал ему контрольный дисплей, говорили о том, что он теперь далеко за пределами планетной системы, к которой принадлежал Глаурус, и по диагонали пересекает галактическую линзу в направлении тройной звездной системы Уона. Увидев в зеркале свое измученное лицо – лицо незнакомца, Барсак наконец-то до конца осознал, что ему удалось вырваться из цепких лап Культа. Многие его приверженцы валялись мертвыми далеко отсюда, на безжизненной Азонде, а в его распоряжении оказался корабль, благодаря чему перед ним была открыта все Галактика. Жизнь можно начинать сызнова.
Вот только на самом ли деле ему удалось ускользнуть от этого Культа, задумался он, глядя на то, как становится все ближе и ближе к трехцветному великолепию Уоны яркая светящаяся точка, символизирующая его корабль на экране дисплея! Ведь язык пламени, исходившего от непостижимой Волшебницы, все-таки лизнул его разум, и, возможно, Зигмунн не солгал. Волшебница всегда теперь будет с ним, хочет он того или нет, пусть даже заберется он к потухшим звездам, дрейфующим далеко за пределами Галактики. Он смотрел на отраженное в зеркале свое бесплотное лицо, окаймленное седыми волосами, и не мог отделаться от ощущения, что где-то позади него есть еще одно лицо, лицо пустое, лишенное всяких индивидуальных черт, белое и сияющее.
Волшебница никогда его не покинет, так же, как и память о восьми месяцах ада на Глаурусе и Азонде. Потирая горизонтальные борозды, испещрившие его челюсти, он не отрываясь глядел на дисплей и ждал, когда трехцветная Уона окажется совсем рядом с его кораблем.