— Ваша виза для пребывания в Монтевире, Просто-Мария. Носите в кармане исподней рубахи, дубликатов мы не выдаем.
— Но… У меня нет исподней рубахи, — растерянно ответила я.
Старец окинул меня взглядом из-под пенсне, остановившись на голых ногах и на камзоле с чужого плеча.
— А должна была бы, — упрекнул он. — Даже с вашей профессией, милочка. Один медяк.
— С профессией? Какой профессией?
— Один медяк, — угрожающе повторил старец.
Стражники у ворот покосились в мою сторону, явно прикидывая, ждет их сегодня работа по задержанию злостной неплательщицы или придется дальше скучать.
— Стойте! У меня есть…
Я полезла в карман камзола и нащупала монету, которую бросил мне «черный». Правда, она была не медной, а скорее золотой. Я уже знала, что на одной ее стороне был выбит грифон, а вторая была пустой. Вдруг подойдет?
— У меня есть вот это.
Старец протянул руку, поправил на носу пенсне, поднес монету к глазам и тут же вскочил, будто ошпарился. Торопливо выбрался из-за стола, поднял на меня взгляд, полный благоговения, которое может испытывать только студент при виде преподавателя, от которого очень нужно получить зачет, или чиновник, который по недоразумению послал подальше большую шишку.
Глава 4
— Достопочтимая леди Просто-Мария, — старец протянул ко мне руки, вкладывая в ладонь монету, затем отвесил поклон, придержав шапочку. — Прошу меня простить за эту унизительную процедуру, не смог вас узнать. Надеюсь, Его величество не разгневается? — старец внимательнее заглянул мне в глаза. Я неопределенно пожала плечами. В глазах его мелькнул испуг, тон голоса стал еще слаще. — Не будете ли вы так великодушны проследовать во дворец с нашим кортежем?
— Я…
Великодушна сделать… чего? Это он мне так транспорт до дворца предлагает? Я закусила губу. Судя по тому, что все происходящее не торопится развеяться туманной дымкой, оно мне не мерещится. Или глюк настолько качественный, что его со спокойной совестью можно объявить реальностью.
И тут меня осенила догадка. Может, я сейчас лежу в коме после того, как меня сбила машина? Это многое бы объяснило. Особенно то, что я хорошо вижу, хотя очки, как моя одежда и украшения, странным образом исчезли.
— У меня дети, — слезливо проговорил старец, так и не дождавшись ответа. — Внуки! И еще пес! Одноногий… Если Его величество разгневается… — он замолчал, выдерживая многозначительную паузу, внимательно и испытующе глядя на меня.
— Я… да, хорошо.
Если это моя галлюцинация и я действительно сейчас в коме, то — наверное, мне нечего бояться? Я ведь рано или поздно проснусь? Или не проснусь? Я слышала, люди в таком состоянии могут лежать годами.
А как же мама? Сердце заныло от одной мысли о том, как она наверняка сходит сейчас с ума. Интересно, я могу как-то приблизить свое возвращение домой?
— Леди? — заискивающе спросил старец.
— Да, пожалуйста, — пробормотала я, не зная толком, на что соглашаюсь.
Старец тут же развел бурную деятельность.
Оказывается, что согласилась я на карету из черного дерева, украшенную золотистыми финтифлюшками, с грифонами на дверях, и на флегматичного кучера. Появилась карета примерно через полчаса после того, как старец отправил куда-то гонца — тощего мальчишку, ошивавшегося поблизости.
Внутри карета была обита яркой тканью, вся целиком, даже пол, так что секунду мне было неловко садится внутрь — после того, как я прошла несколько километров босиком по грязной дороге. Но старец был полон такого яростного желания запихнуть меня в карету — и, видимо, сбыть с рук, — что пришлось подчиниться.
Ехали мы совсем недолго, а когда кучер открыл передо мною двери, я оказалась уже не в городе, а во внутреннем дворе замка — на квадратной мощеной площади, в центре которой плитка лилового цвета образовывала силуэт агрессивно настроенного грифона.
На высоких ступенях у входа внутрь замка меня встречали двое мужчин и девушка в одежде дороже, чем я носила за всю жизнь. Смотрели на меня все трое весьма красноречиво. Моя мама, описывая такой взгляд, обычно говорила: «Смотрит, как Ленин на буржуазию». Но что-то мне подсказывает, что Ленин у этой троицы мог бы поучиться.
Если это все — моя галлюцинация, пока я в коме, то, черт возьми, почему она такая враждебная?
Пока я поднималась к ним по каменным ступеням, колени дрожали.
Отбросив ненужные мысли, я протянула золотую монету и выданную мне у ворот бумагу одному из встречающих, тому, который стоял в центре, — высокому темноволосому мужчине с длинным носом и c мечом, болтающимся на поясе. К лиловому камзолу на груди у мужчины была прикреплена брошь — маленький грифон.