Он взял ее за плечо и она вздрогнула, словно испугавшись.
Они подошли к дивану и сели.
– И это все, чего хотели от вас детективы?
– Еще они делали намеки.
– Что за намеки?
– Говорили о медицинских работниках, которые помогают безнадежным больным отойти в мир иной.
– Имея в виду вас?
– Меня или кого-нибудь еще из сотрудников хосписа. Но да, конечно, меня. Это-то меня и напугало. Поэтому я к вам и помчалась. Хотя и сама не понимаю, чем вы можете мне помочь.
– Может быть, вы подумали, не помогу, так утешу?
– Может быть, и так.
– Ну, и что с нами происходит? – спросил он.
– Я о таком читала, но мне всегда казалось, что это сказки или, в лучшем случае, такая диковина, что и мечтать не стоит.
– Что именно?
– Я бы не сказала: любовь с первого взгляда. Что-то другое. Моментальная взаимоприязнь.
– И что мы будем с этим делать?
– Правила игры переменились, Свистун. Мы для этого слишком взрослые люди.
Подавшись вперед, она поцеловала его в угол рта. И тут же, прежде чем он успел превратить это в нечто большее, отпрянула.
В первую очередь он постарался избавиться от подворачивающихся им обоим под руку чашек. Дело оказалось сложным, зато руки наконец оказались свободными.
– У меня и постель не прибрана, – сказал он.
– Ты ведь не против презерватива? – спросила она.
В тишине, наступившей после разведки и первого, оказавшегося вполне удачным, сражения, они лежали рядышком на спине, прислушиваясь к стуку собственных сердец и к шуму машин за окном.
– Похоже на звук прибоя, – сказала она.
– Мне тоже так кажется.
– Тебе было хорошо?
– Что?
– Ты мне ничего не сказал.
– А я никогда не говорю и не спрашиваю об этом.
– Даже о том, не слишком ли быстро вертится земля?
– Только если мне кажется, что произошло землетрясение.
А на самом деле Свистуну было так хорошо, тепло и уютно, что хотелось расплакаться.
– Ты помнишь человека из закусочной? – внезапно спросил Свистун.
Он не видел, но отлично представлял себе, как она наморщила лоб, припоминая.
– Помню. Домоправительница из дома Кении Гоча описала именно того человека, которого я видела в закусочной.
– Ну и?
– Ну и что? Хотя погоди-ка. Я поняла. Увидев в закусочной мужчину с черной косичкой и алой ленточкой, я вспомнила, что он попадался мне на глаза и раньше. Но не смогла вспомнить, когда и где.
– А сейчас припоминаешь?
– В хосписе. Я прошла мимо него по коридору рано утром. И решила, что он пришел кого-нибудь проведать.
– Рано утром?
– Если кто-нибудь из пациентов при смерти и есть время вызвать родных или близких друзей, мы так и поступаем, происходит ли это в приемные часы или в неприемные. Я увидела его в коридоре хосписа, а потом в ресторане и, прежде чем узнала, мне пришло в голову, что для человека совершенно естественно навестить кого-нибудь с утра, а потом завернуть в ближайшую закусочную. Должно быть, я подумала об этом полубессознательно – подумала и сразу же забыла. А тебе ведь тоже не кажется, что он зашел навестить умирающего, не правда ли?
– Мне кажется, что именно он это и сделал. А потом вернулся за вещами Гоча.
– Господи, мир совсем сошел с ума, – вздохнула Мэри.
Где-то в глубине ночи Свистуну приснилось – или почудилось, что приснилось, – будто женский голос нежно напевает ему на ухо:
Напевали это на мотив какой-то рождественской песенки, но какой именно, он так и не вспомнил.
Глава двадцатая
– Я никогда не утверждал, что разговаривал с Кении Гочем, – объяснил Риальто Айзеку Канаа-ну, усевшись с ним по разные стороны стола в одном из следственных кабинетов голливудского участка.
Канаан подал в голливудский участок запрос о том, чтобы некоего Майка Риальто задержали без предъявления обвинения, пока у самого Канаана не появится шанс побеседовать с ним; но тут детектив к собственному изумлению узнал, что Риальто уже пользуется гостеприимством одной из здешних камер предварительного заключения.
Риальто вызвали на допрос в шесть утра, едва растолкав. Ночь он провел на трех наваленных друг на дружку тюремных матрасах и на его одежду перешел запах пропитавшей их рвоты.
– Если ты не разговаривал с Кении Гочем, то о чем же ты тогда рассказал Лаббоку и Джексону?
– Я сказал им, что, когда вошел в палату, Кенни Гоч – человек, которого я даже не знаю и которого посетил только в порядке одолжения другу, – лежал на боку, свернувшись в клубок…
– В позе эмбриона?
– … подтянув колени… верно, в этой самой позе. Насколько я понимаю, люди принимают ее перед смертью.
– Но не всегда из них при этом фонтанирует кровь. Я хочу сказать, у них не всегда оказывается перерезанным горло.
– Да, я знаю. Это я знаю. Вполне может быть, что он как раз в эти мгновения испускал дух. Я ведь не знал, что у него в горле лезвие. Лежит отвернувшись и не шевелится, – только и всего.
– И ты перевернул его на спину?
– Строго говоря, даже не перевернул. Я прикоснулся к его плечу. Потеребил его немного: вдруг, думаю, проснется. Он издал какой-то звук. Вот я и решил, что, может, стоит помочь ему перевернуться на спину. И я этак осторожно потряс его за плечо и потянул на себя, а он взял, да и перевернулся. Повернулся ко мне лицом…
– Выходит, он был еще жив.
– Нет, погоди. Этого я как раз не знаю. Ты хоть понимаешь, о чем я тебе толкую? В ногах у него валялась подушка, она могла послужить рычагом, так что достаточно было легкого прикосновения, чтобы он перевернулся. А когда он перекатился на спину, я решил, что он смотрит, кто я такой. Потому что глаза у него были полуоткрыты. Ну, и как бы ты поступил на моем месте? Я хочу сказать: не дожидаться же было, пока он моргнет или что-нибудь в этом роде.
Риальто понесло, и он сам понимал это. Но он так невероятно обрадовался, увидев Канаана, не только знакомого, но, можно сказать, и приятеля, что его понесло – и теперь он уже не мог остановиться. Канаан с безучастным видом, но вроде бы предельно внимательно слушал его, время от времени кивал, хмыкал или вставлял словечко, чтобы подбодрить его, но Риальто не требовалось и этого. Единственное, о чем он мечтал, было то, что Канаан не задаст вопроса, на который ему, Риальто, не хотелось отвечать – относительно истории, о которой Свистун посоветовал ему начисто забыть.
– Я и не думал о том, жив он или мертв. Просто хотел сделать то, ради чего туда пришел…
– Поздороваться в порядке одолжения другу?
– … и поскорее убраться. Сущая правда.
– Послушай, Майк, вот как раз насчет этого… Ну хорошо, продолжай.
– Насчет чего?
– Я сказал: продолжай. Продолжай.
– Он издал какой-то звук. Я подумал, будто он хочет мне что-то сказать.
– А он дышал?
– Не знаю.
– Может быть, этот звук означал, что его легкие наполняются кровью?
Риальто часто заморгал и стер рукой пот с лица.
Именно так утирался Уолли Бири, подумал Канаан, и тут же ему в голову пришла другая мысль: интересно, много ли случайных прохожих вспомнят что-нибудь про Уолли Бири? Много ли из них знают, кто это был такой?
– И ты вновь дотронулся до него?
– Я поднес ухо к его губам, потому что решил, что заговорит он очень тихо…
– Допустим.
– … и тут его вырвало.
– Ты прикоснулся к ному в момент, когда легкие всасывали воздух…
– … вырвало на меня, на лицо, на шею…
– … когда он перевернулся и на смену воздуху пришла кровь и достаточно было только дотронуться до него, чтобы и то, и другое брызнуло наружу.
– Именно это я и говорю. Возможно, когда я вошел в палату, он был уже мертв.
Подобная возможность и ее обнаружение невероятно обрадовали Риальто.
– Могло быть и так, – согласился Канаан. – Когда ты вошел в палату, он мог быть уже мертв или вот-вот должен был умереть.
– Это-то я и пытался втолковать Лаббоку и Джексону.