Риальто облегченно вздохнул. Кавалерия бросилась в контратаку. Через десять, самое позднее, через пятнадцать минут его отсюда выпустят.
– А могло быть и так, что сиделка нагнулась над ним и зарезала, пока ты стоял, заляпанный кровью Гоча и испуганный до смерти.
– Хотелось бы мне ухватиться за эту мысль, Айзек, – возразил Риальто. – Сам знаешь, как мне хотелось бы согласиться с тобой, но начистоту, так начистоту. Должен сказать тебе, что я не спускал с нее глаз и что она просто не могла этого сделать. После моего прихода в палату, разумеется.
– Если детективы решат, что убил не ты, то главной подозреваемой сразу же станет сиделка.
– Если ей предъявят какие-нибудь обвинения, я скажу, что глаз с нее не спускал. Да и что еще мне сказать?
Канаан кивнул, подобно старому ребе. Кивал он, впрочем, на протяжении всего рассказа Риальто.
– Лишь одно меня немного беспокоит, Майк.
– Что? Что?
– Ты объяснил, что заехал в хоспис навестить этого парня, с которым не был даже знаком, потому что какой-то твой друг…
– Старый друг. Закадычный! Мы с ним играем в покер в Гардене!
– … попросил тебя заехать. И это не кажется мне типичным для тебя поступком. Понимаешь, к чему я веду?
– Ты думаешь, что я лгу.
– Я думаю, что ты не рассказываешь мне всей правды, а это, согласись, совершенно другое дело. А теперь изволь-ка рассказать мне, о чем вы со Свистуном и с Боско беседовали, когда я вошел, а ты тут же сказал, что плохо себя чувствуешь, и смылся. И почему ты прибыл в хоспис поговорить с Кении Гочем?
– Ты же понимаешь, что решение оставить все в тайне от тебя принято не мной. – Риальто внезапно решил капитулировать. – Это Свистун. Он сказал: лучше оставить все как есть.
– Это справедливо по отношению практически ко всему на свете, – заметил Канаан. – И я наверняка не озлюсь на человека, который по той или иной причине решил скрыть от меня дурные новости, но, конечно, я их все равно узнаю, раньше или позже, и если ты решишь рассказать мне все, что тебе известно по этому поводу, – и окажешь мне тем самым большую услугу, – тогда и я перед тобой в долгу не останусь.
– Мой друг Эб Форстмен…
– Из Гардены.
– … родственник, а вернее, свояк Кении Гоча, сказал мне, что он беспокоится и не знает, как ему быть, потому что Кении сказал ему однажды во время визита в хоспис. А Эб и сам-то его едва знал и ездил туда только по просьбе жены…
– Ну, и что же Кении Гоч сказал Эбу Форстме-ну?
Канаан был сейчас воплощенным терпением.
– Сказал, что ему известно, кто украл маленькую дочурку твоего брата…
Канаан выпрямился в кресле, как будто приходя в себя после пропущенного удара.
– … и сделал с ней то самое перед тем, как ее убили…
На глаза Канаану навернулись слезы. Слезы горя и слезы ярости, подумал Риальто.
– И где найти этого Эба Форстмена?
– Он не знает имени человека, о котором упомянул Кении Гоч. Тот ему этого так и не сказал. Вот почему я приехал в хоспис. Мне хотелось посмотреть, можно ли из этого что-нибудь сварганить. Посмотреть, не в горячке ли парень, не заговаривается ли, – а уж потом сообщать тебе. А если я ничего не выясню, то и не сообщать.
– Адрес и телефон Эба Форстмена, если они у тебя, конечно, есть.
– Ладно.
– И то же самое насчет Кении Гоча.
– Этого я не знаю.
– Ладно. Никаких проблем. Ставлю доллар против цента, что этот парень окажется в картотеке. Кеннет Гоч или Гарриэт Ларю в алом платье и в сандалиях из крокодиловой кожи.
Встав, он положил руки в карманы, словно спрятав туда пару пистолетов.
– Ну, а больше ты, Майк, мне ничего не расскажешь?
Риальто полез в задний карман и достал открытку и конверт. Прятать их больше не имело смысла. Если кто-нибудь и поможет ему, то только Айзек Канаан. Поэтому и необходимо настроить его в свою пользу. Передав детективу открытку, он пояснил:
– Это было у Кении Гоча под подушкой. Я увидел это, пока сидел в палате, дожидаясь, когда он проснется. Просто стало интересно, сам знаешь, как это бывает, вот я и достал из-под подушки, а он тут же облевал меня своей кровью и я машинально спрятал это в карман.
Канаан осмотрел конверт, а затем прочитал текст открытки.
– Спасибо, – сказал он. – Я перед тобой в долгу…
– И велик ли этот долг?
Разгадать ход мыслей Риальто было нетрудно.
– Не думаю, что Лаббок и Джексон всерьез считают тебя наемным убийцей. Просто хотят, чтобы ты хорошенько попыхтел.
– Но мне это совсем не нравится.
– Посмотрю, что можно будет сделать, – сказал Канаан. – Но ведь, сам понимаешь, не все от меня зависит.
Глава двадцать первая
Когда Свистун проснулся, Мэри Бакет уже ушла.
Слов ночной песенки он не запомнил, а мелодия по-прежнему звенела у него в ушах, напоминая о ее недавнем присутствии.
Она оказалась нежной и несколько скованной любовницей; какие-то страсти бушевали в глубине, но она не давала им вырваться на поверхность.
Он скатился с постели и когда его ноги коснулись пола, невольно вскрикнул от холода. Если бы не отчаянная необходимость сбегать в уборную, он немедленно вернулся бы под одеяло. И проспал бы еще часок, еще денек, еще целую неделю.
Но дело нельзя было спускать на тормозах.
Он помылся под душем, побрился и вышел из дому в восемь утра.
Называйте это последовательностью действий или системой приоритетов, как вам угодно. Но если хочешь чего-нибудь добиться, необходимо наметить, что будешь делать в первую очередь, а что во вторую.
Но когда у тебя ничего нет, кроме бумажного пакета с бесполезными вещами, тебе остается лишь разложить эти вещи перед собой, рассортировать их, сравнить по цвету, по форме, по размерам. Вроде как решая головоломку. В надежде на то, что два фрагмента мозаики, очутившись рядом, поведают тебе нечто большее, чем они говорили порознь.
Он подумал, не позвонить ли Эбу Форстмену и не ошарашить ли его неприятной новостью. Но сейчас он не чувствовал себя в состоянии иметь дело с чужим горем, сколь бы невелико и абстрактно оно ни было. И вообще, на душе у него было смутно, да и самочувствие оставляло желать лучшего, как если бы он начал заболевать гриппом.
Он вновь прозвонился по всем телефонам, по которым вчера никого не оказалось дома, рискуя навлечь на себя гнев еще толком не проснувшихся людей.
В конце концов он дозвонился до Бобби Л., которая сонным голосом пригласила его к себе в кроватку, и до Бобби Д., которая послала его на хер. Ну, а чего другого следовало ожидать, когда тревожишь профессионалку в столь ранний час?
Глава двадцать вторая
Чарли Чикеринг, служащий морга, не числился у Свистуна ни в друзьях, ни хотя бы в добрых знакомых. Он проходил по разряду нужных людей. Иногда Свистун льстил ему, иногда на него орал, в зависимости от настроения самого Чарли, но все каждый раз заканчивалось десяткой или двадцаткой, ибо сахаром хорошо подсластить, уксусом – подкислить, но только деньги гарантируют более или менее правдивые ответы на интересующие тебя вопросы.
Бумажный пакет был у него под мышкой, когда он вошел в тихие пределы морга. В пакете находились два сандвича, две бутылки лимонада и голландский сыр; все это было куплено в лавке, торгующей деликатесами. Помимо денег, Чарли Чикеринг был неравнодушен к деликатесным сандвичам и к лимонаду.
Он сидел, положив ноги на стол, и глазел на фотографии в порножурнале.
– А книги ты когда-нибудь читаешь? – спросил Свистун.
– Одну книгу я как-то прочитал. Но там была уйма непонятных слов. А речь шла про то, что если будешь работать честно, не ввязываться ни в какие делишки, уважать женщин, заботиться о стариках и старухах и никогда не лгать, то станешь президентом крупной страховой компании или же банка. Такая вот херня. Потому что президенты компаний и директора банков лгут, мошенничают, смеются над собственными отцами, отдают матерей в богадельню и говорят женщинам, будто любят их, чтобы не расплачиваться наличными. А сами лезут в мохнатку.