— И мама только завтра прилетит. Хорошо, что она хоть знает, как я тут без нее отличился.
Надо сказать, что у мамы — внучки урожденной княжны Таракановой — все время неожиданно возникали какие-то важные неотложные дела в таких отдаленных глухих местах, где и связи-то путной не было. То в каких-то заснеженных горах, то в каких-то сырых подземельях… Но в этот раз дозвониться до нее все-таки удалось, и она должна была прилететь на самолете прямо на Триумф Беспечного Школяра. Но из-за нелетной погоды авиарейс задержали на сутки, а волшебник и сын уже не могли перенести праздник, потому что наприглашали гостей и отступать было некуда.
— Папа, а ты не можешь так наколдовать, чтобы мама — раз! — и оказалась здесь прямо сейчас?
— Увы! Не могу, сынок!
— Тебе чудеса надо экономить, да?
— Честное слово, дело не в этом! Я, пожалуй, могу наколдовать все, что угодно. Но на мою жену мое волшебство не действует. Кстати, у других волшебников часто та же самая история — они ничего не могут поделать волшебством со своими женами… Зато, когда мама, наконец, прилетит, мы устроим еще один праздник! — Семен Семенович погладил сына по голове и бережно положил дневник обратно на буфет.
— Настоящая драгоце-е-енность!.. — почти пропел он. — Хотя, знаешь, я ничего не имею против двоечников. Великий физик Альберт Эйнштейн, например, тоже в школе был двоечником… И великий поэт Николай Некрасов в гимназии оставался на второй год… А великого гитариста Томми Болина, вообще, выгнали из школы…
— Правда?! — встрепенулся сын волшебника.
— Правда-правда!.. — тут Семен Семенович запнулся — опять в воспитательных целях. — Сынок! Признаться, ты меня поразил своими успехами! Как тебе, столь беспечному школяру, это удалось, до сих пор не пойму?!
Юный Алексей еще несколько раз качнулся на деревянной лошадке, а потом слез с нее и очень серьезно начал:
— Все очень просто, папа. Дело в том, что надо мной все время смеется одна девочка… «Двоечник! Двоечник!.. Тупой, как пробка!» — писклявым голоском передразнил он. — Просто измучила!.. А ты меня сам учил, что драться с девочками нехорошо. Вот я и решил…
— Девочка?!. — быстро спросил Семен Семенович. — И кто она?
— Отличница.
— А она э-э-э… — начал было волшебник.
— Не спрашивай больше ничего, папа!.. Она должна прийти сегодня, и ты сам увидишь… — Алексей подошел к стене напротив окна. — Папа, ты можешь в мой праздник — в «Триумф Беспечного Школяра» — выполнить одну мою просьбу?
— Могу! Хоть сто!
— Пусти меня в комнату, где море!
— Не могу!
— Папа! Я хочу достать для нее медузу!
— Для кого?
— Да для Отличницы этой!
— Так она же смеется над тобой.
— Все равно!
Семен Семенович вдруг гордо расправил плечи и выкатил грудь.
— Медузу для жестокой красавицы… — он произнес это, как стихи. — Весь в отца! Все кавалеры для дам достают звезды с неба, а мой — медузу из моря… Но она же растает!
— А я ее — в банку с водой!
И сын волшебника нетерпеливо взялся за бронзовую витую ручку правой из трех волшебных дверей.
Тут же Кукарямбов вырос прямо перед мальчиком, хотя только что находился в другом конце кабинета, возле окна. Как будто он мгновенно перенесся по воздуху… Да, скорее всего, так и было.
— Сынок!.. — Семен Семенович прижался спиной к волшебной двери. — Видишь ли, сынок, я не зря запрещаю всем открывать это. Я наколдовал море, пустыню и джунгли, но они существуют сами по себе, по своим законам, и я не могу в эти законы вмешиваться, у меня не хватает для этого волшебной силы… В пустыне могут быть ядовитые змеи, в джунглях — дикие зубастые звери, в море — акулы! Представляешь, если они бросятся сюда, когда мы откроем какую-нибудь из этих дверей?
Пока Кукарямбов-старший говорил, смеющиеся физиономии, вырезанные на трех чудесных дверях, сначала насупились, а потом скорчили ехидные рожи.
— Папа, а мы не будем открывать целиком, — быстро сообразил сын волшебника. — Мы чуть-чуть приоткроем, хвать медузу! — и сразу захлопнем. И всё!
— Хвать — и всё… — Семен Семенович на секунду задумался. — Нет, сынок, это слишком опасно!
— Ну, папа! Ты волшебник или кто?
— Я волшебник, но мне страшно!
— Ну, папа!.. — Алексей всхлипнул. — Сам устроил мне праздник, а сам!..
— Я боюсь!
— Вот всегда так! Ы-Ы-Ы!!!
Сын волшебника расплакался — очень жалобно и не менее противно.
Семен Семенович схватился за голову. Детский плач он переносил гораздо хуже многих очень неприятных вещей.