— Гар? — спросила старая женщина.
Алеа снова повернулась к ней, испытывая чувство вины за то, что позволила себе отвлечься.
— Так он себя называет, когда высаживается на какой–то планете — Гар Пайк. Зваться так он начал, чтобы запутать шпионов, своих прежних коллег.
— Да, ПОИСКа.[21] — Улыбка Гвен, казалось, снова обняла её. — Рада, что он покинул организацию своего отца, хотя я могла бы пожелать, дабы он остался дома. Однако, тогда он бы не повстречал тебя, и поэтому хорошо, что он уехал,
— Да не такая уж я и особенная, — возразила Алеа, но уселась на освобождённый Гаром стул.
— Для него — особенная, — заверила её Гвен. — Скажи, как его душа?
Алеа уставилась на неё, пригвождённая к месту этим вопросом — и его смыслом. Она ведь ему только друг! Что там ей известно о душе Магнуса?
Однако она не могла сказать такого умирающей матери. И вместо этого ответила, тщательно подбирая слова.
— Я могу лишь догадываться, миледи, так как он едва ли тот, у кого душа нараспашку.
— Он был таким до того, как уехал отсюда, — печально промолвила Гвен, — но даже в те немногие часы перед тем как отбыть к звёздам, он стал… очень замкнутым.
Алеа нахмурясь подалась вперёд.
— Что с ним случилось, миледи?
— Ты должна услышать сие от него, — вздохнула его мать, — ибо я не могу обмануть его доверия.
— Думаю, я кое–что знаю об этом деле, — сказала Алеа, — и оно связано с той ведьмой внизу.
Гвен улыбнулась, слегка позабавленная её словами; это, казалось, потребовало большого усилия.
— В сём доме все женщины ведьмы, Алеа, по крайней мере по местному обычаю.
— Это так у вас в народе называют эсперов? Гар мне кое–что рассказывал об этом — едва ли удивительно, для людей, которые не понимают, как это можно летать на метле или читать чьи–то мысли. Однако, я‑то говорю об Алуэтте.
— Не вини её за красоту, — попросила Гвен, все с той же мягкой вымученной улыбкой. — Она ныне не та, коей была тогда — убийцей по имени Финистер. Я многое узнала о её душе за несколько дней, когда приложила много сил дабы показать, ей как исковеркали её жизнь ложью.
— Я постараюсь простить её, — холодно пообещала Алеа, — как простил Гар — хотя в душе он, думаю, не извинил её.
— Он и не может, пока душа его не исцелится, — печально произнесла Гвен. — И о сём должна позаботиться ты, девушка, ибо у меня больше нет сил.
Алеа уловила невысказанное старой женщиной — что её больше не будет здесь, дабы заняться этим.
— Я не могу закончить за вас вашу работу, миледи.
— Да, но можешь закончить свою. — Рука Гвен шевельнулась на одеяле, тянясь к ней. Чуть ли не вопреки своей воле, Алеа взяла её. В этой умирающей женщине присутствовало некое качество, некая мягкая власть, которая заставляла повиноваться — почти как у её родной матери… — Я прошу тебя лишь закончить начатое тобой.
— А что я начала? — недоуменно нахмурилась Алеа.
— Делать для него то, что он сделал для тебя, — просто сказала Гвен.
— Да, он в значительной мере исцелил меня, — ответила Алеа, поборов неразумный страх, — но он это сделал обращаясь со мной как с равной, обучая меня всему, что знает.
— Только ли так? — спросила Гвен голосом, едва тянущим даже на шёпот.
Алеа поняла, о чем спрашивала старая женщина, но не хотела говорить об этом.
— Он был мне другом, надёжным другом, и в какой–то мере вернул мне чувство собственного достоинства … — Она оборвала фразу.
— Обращаясь с тобой так, словно ты очень ценна для него? Ты дала ему понять то же самое?
— Он ведь наверняка должен…
Но старая женщина снова слабо покачала головой из стороны в сторону.
— Мужчинам требуется сказать, девушка, иначе они будут отрицать то, что видят и слышат.
Ну, Алеа пришлось признать, что в этом есть доля истины.
— Я ему друг, — упорствовала она. — Ценный друг, и ничего более.
— Следуй, куда тебе сердце подскажет, — прошептала Гвен, — иначе никогда тебе не познать полного счастья.
— Моё сердце ничего мне не подсказывает, — отрезала Алеа.
— Только потому, что ты не прислушиваешься к нему. — Глаза Гвен устало закрылись; она слабо вздохнула. — Ты должна научиться слушать.