— Знаю, Гар, у тебя такое ощущение, словно ты стоишь на краю бездны — но на самом деле это не так.
— Именно это ты и чувствовала, когда умирала твоя мать? — Он снова открыл глаза.
Алеа вспомнила тот страшный день и содрогнулась.
— Это, и ещё хуже. Но рядом был отец, этот сильный человек, настолько ужасавшийся при мысли потерять её, и поэтому мне пришлось взять себя в руки и быть там опорой для него.
— Да. — Взгляд Магнуса смягчился, он сочувствовал, и она знала: он думает о том, какой же ужас она должно быть пережила несколько месяцев спустя, когда умер и её отец.
— Да, поражённый горем родитель это спасательный трос дочери, не так ли? Или для сына.
— Да, мы не остались совсем одни, — Алеа с грустной улыбкой посмотрела на дверь. — Правда, ты–то в любом случае не остался бы одиноким, с двумя братьями и сестрой, способными составить тебе компанию. — Она упомянула было и об их супругах, а потом вспомнила, что как раз из–за одной из них он и покинул Грамарий, и остановилась.
— Да. — Магнус посмотрел туда же, куда и она. — Странно видеть их выросшими — но ещё более странно чувствовать, что они настолько моложе меня.
— Ну, ты приобрёл чуть более широкий опыт.
— Да, но я не могу сказать, что он настолько уж больше приобретённого ими. — Магнус пожал плечами. — Кто знает, что там им довелось пережить?
— Я думала, Грегори держал тебя в курсе новостей.
— Да, когда мог установить ментальную связь — на час или около того три–четыре раза в год, если повезёт. Он давал мне знать обо всем, что считал важным — но сколько всего случилось, о чем он не счёл нужным упоминать как о слишком мелком и незначительном? И вот теперь он здесь, уже не подросток которого я видел, мысленно видел перед собой — и неважно, что я знал, насколько он должен повзрослеть; я‑то его помнил именно таким.
Алеа кивнула.
— Должно быть, это сильное потрясение, увидеть его теперь юношей.
— Двадцати двух лет — а это весьма зрелый возраст в средневековом обществе.
— Да, знаю, — сухо отозвалась Алеа.
Магнус нахмурился, внезапно вспомнив о её потребностях.
— Совершенно верно, ты ведь была именно в этом возрасте, когда мы встретились, не так ли?
Алеа чуть не выругалась; ей хотелось, чтобы Магнус для разнообразия поговорил о себе.
— Нет, несколько старше. Мне было двадцать четыре — столько же, сколько твоей сестре, не так ли?
— Нет, если мне двадцать восемь, то Корделии двадцать шесть, — поправил её Магнус.
Алеа облегчённо вздохнула оттого, что разговор вновь вернулся к его семье.
— Тогда Джефри двадцать четыре года.
— Да, и это делает меня положительно старцем.
— Старик, которому вот–вот стукнет тридцать, да? Она была вознаграждена сардонической улыбкой.
— Да, древняя развалина. — Затем лицо его омрачилось. — Мне следовало быть здесь и помочь им, быть здесь и настоять, чтобы маму отправили в госпиталь пока, ещё было время.
— Ты ведь не очень–то разбираешься в медицине, не так ли? — нахмурилась Алеа.
Лицо его скривилось, а взгляд посуровел от самого сильного гнева, какой она когда–либо видела в нем. Испугавшись, она вся подобралась, готовясь к бою — но гнев этот растаял так же быстро, как и возник, и Магнус опустил голову.
— Да, я никогда не интересовался больше, чем немногими средствами излечения в полевых условиях. И определённо не знал бы, что делать при таком экзотическом заболевании — и папа говорил, что сперва оно казалось не более чем утомлением… — Голос его стих.
Алеа подождала, все ещё потрясённая вспыхнувшим на миг гневом, но твёрдо решила проявить такое же терпение, какое он столь часто проявлял с ней — хотя её гнев наверняка не шёл ни в какое сравнение с его собственным!
Или шёл?
Она выбросила эту мысль из головы и спросила:
— А почему ты вообще покинул дом?
— Чтобы стать самостоятельным. — Магнус поднял голову, снова посмотрев ей в глаза. Во взгляде его снова присутствовала сила, но теперь он молил её о понимании.
— Понимаешь, мой отец здесь очень важное лицо, — принялся разъяснять ей Магнус, — самый выдающийся человек в королевстве после короля Туана, а мать наверно и того важней. Трудно быть высокого мнения о себе, когда они высятся над тобой. И мне требовалось уехать туда, где меня никто не знал, даже имени моего не слышал, и выяснить там, каковы мои собственные таланты, испытать свои способности, узнать, много ли я смогу сделать сам, а не шагая по вымощенной ими для меня дороге.