Корделия была в шоке.
— Вы так никогда и не узнаете, обрекли ли их на поражение или гарантировали им победу?
— Подтверждения мы, полагаю, так никогда и не получим, — признал Магнус, — но мы никогда не улетали, пока не минует кризис и не сложится механизм, гарантирующий их конечное торжество. В конце концов, системе правления, скорее, лучше вырастать, чем быть привитой; так у неё больше шансов на выживание.
Корделия нахмурилась, разглядывая его профиль.
— Здесь, брат, никакая революция не нужна.
— Да, — согласился Магнус, — хотя БИТА и ВЕТО возможно все ещё сеют раздоры и пытаются устроить потрясения, каждая на свой лад. Если им удастся чего–то организовать, то я сделаю все, что в моих силах, для срыва их планов, так как желаю увидеть, как тоталитаристы навязывают нашему народу диктатуру, не больше того, чем если бы папа втюхивал ему демократию, когда б та не годилась для него.
— Но демократия для него годится! Позабавленный её словами Магнус повернулся к ней.
— И это говорит будущая королева? Корделия сжала губы в тонкую строчку.
— Конституционная монархия, Магнус, может стать формой демократии. И ты это знаешь!
— Да, знаю. — Магнус снова встретился с ней взглядом. — Разделение власти между парламентом и короной — это промежуточная станция на пути к демократии, и я нисколько не желаю преграждать этот путь. Фактически, я сделаю все возможное для гарантирования его открытости для народа. — Он нахмурился, внезапно став настойчивым. — Но она должна быть живой, эта демократия — она не может быть трупом, оживляемым, словно марионетка. А для этого она должна произрасти сама собой и принять ту форму, какая для неё естественна.
— Я только этого и желаю, брат, — сказала захваченная врасплох его настойчивостью Корделия.
— А Ален? — требовательно спросил он, все с тем же упорством.
— Он тоже, — заверила Корделия. — Как ты можешь думать иначе?
— Потому что я мало знаю о происходившем здесь за эти последние десять лет. — Магнус расслабился и повернулся лицом к взошедшему теперь солнцу. — Мало знаю, и не буду настолько глуп, чтобы пытаться действовать не зная. Будь уверена, сестричка, я пойду своим путём и никого не стану беспокоить — если не возникнет вооружённый конфликт.
— Никого? — нахмурилась Корделия. Магнус пожал плечами.
— Возможно я поброжу по стране, попробую узнать характер народа и порассказывать истории- сказки о героях, свергающих деспотов, или о миротворцах, которые примиряли враждующие стороны — но ничего более.
Однако Корделия была более проницательной, чем большинство из тех, с кем ранее имел дело Магнус.
— Снова создавая свои ячейки?
Магнус радостно улыбаясь повернулся к ней.
— Вижу, ты ничуть не утратила своей сообразительности. Да, возможно я насажу по нашей стране ячейки — но все они будут уважать корону и общее благо.
— Воля народа и бремя, несомое сообща? — догадалась Корделия и неохотна сказала: — С этим я не могу спорить.
Магнус кивнул, снова поворачиваясь к востоку, но не говоря ни слова.
Наблюдая за его лицом, Корделия увидела, что на самом–то деле он глядит на подымающийся с луга лёгкий туман.
— Магнус… — проговорила она после нескольких минут молчания, — когда Ален станет королём, а я королевой…
— Надеюсь быть первым, кто преклонит перед тобой колено во время коронации — и не сомневайся, я подчинюсь любому приказу, отданному моими сюзеренами.
— Если он не будет противоречить твоей совести.
— Такого приказа я и помыслить не могу, — заявил Магнус без задержки.
По этому ответу Корделия поняла, что он уже тщательно обдумал этот вопрос. Подразумевалось, конечно же, что если они с Аленом когда–нибудь все ж таки станут тиранами, то Магнус будет бороться с ними, не жалея сил — и она не питала ни малейших иллюзий насчёт того, насколько грозным он мог быть врагом. Однако она тоже не могла представить ни себя, ни Алена превратившимися в деспотов, и поэтому данная братом клятва верности согрела ей сердце. Она постояла рядом с ним, глядя, как солнечное тепло выжигает туман, и через некоторое время вложила ладонь в его руку.
Джефри всегда любил выбраться в город. О, в замке жилось распрекрасно, после произведённой его родителями реконструкции, но в плане общения замок по–прежнему мог вызывать клаустрофобию из–за постоянного нахождения день за днём среди одних и тех же людей — и человеку, пребывающему в своей стихии находясь в поле или в лесу, решительно не по душе быть всегда окружённым стенами. И поэтому, если под рукой не было ни полей, ни лесов, то для разнообразия обстановки отлично подходил город на нижних склонах холма, на котором стоял замок.