— Отруби её! Отруби её, только прекрати боль!
Рот Алуэтты открылся в судороге гнева и усилия, и Ворона обмякла. А затем Алуэтта перевела этот страшный пылающий взгляд на Дюрера.
— Она предала тебя! — крикнул Дюрер Грегори. — Она наш агент! Она покорила твоё сердце только для того, чтобы смочь оказаться здесь среди вас и уничтожить всех — как искалечила твоего старшего брата!
— Дурак, неужто ты и правда считаешь, будто мы этого не знаем? — встал рядом с женой Грегори. — Моя мать титаническим усилием сумела исправить самые большие повреждения, нанесённые вашими агентами душе Алуэтты. А потом моя любимая рассказала нам обо всем сделанном ею, обо всей злобе, которую она питала к нам.
Дюрер уставился на Алуэтту, а затем оскалив зубы прорычал:
— Предала в ту же минуту, как я поговорил с тобой!
— О, можете утешиться, сэр, — со злостью бросила она, — так как вы второй раз уничтожили мою жизнь и полностью лишили меня всяких надежд на счастье, какие я могла когда–либо питать! — Глаза её сузились, и все в зале почувствовали нарастающую в ней мощь, ментальную мощь, подогреваемую копившейся годами яростью.
— Оставь его Короне, милая, — положил ей руку на плечо Грегори. — Не пачкай рук его нечистой кровью.
Алуэтта метнула взгляд в его сторону:
— Не насмехайтесь надо мной, сэр! Я отлично знаю, что вы не можете остаться женатым на столь вероломной женщине как я!
— Остаться женатым! — Уставился на неё поражённый Грегори.
— Да! Итак просто чудо, что ты однажды пригрел на груди змею, которая знала стольких твоих врагов, что была очевидным выбором, когда они искали того, кто предаст тебя! Неужели ты сможешь когда–либо вновь мне довериться! — Она повернулась и двинулась чеканным шагом к дверям, столь сильно излучая чистую, едва обуздываемую ярость, что и солдаты и пленники одинаково шарахнулись от неё.
И тут между ней и дверным проёмом встала с досадой глядя на неё Алеа.
— Ты дура! Полнейшая законченная дура! Тебя любят самой горячей любовью, на какую может надеяться любая женщина, у тебя есть мужчина, который без памяти от тебя, которому и не приснится винить тебя ни в малейшем недостатке, не способный признать, что у тебя есть хоть один недостаток, и ты готова оставить его потому, что считаешь себя недостойной его?
— С дороги, воительница! — Ярость Алуэтты сорвалась с привязи. — Мороженая старая дева, которую грызёт зависть, которая не может найти любви, которая жаждет отомстить всему миру оттого, что считает себя некрасивой! Я не один месяц сносила твоё молчаливое осуждение, твоё молчание и пренебрежение, но больше не стану их терпеть, и ни на секунду не позволю тебе преграждать мне путь к той судьбе, которой я заслуживаю! Посторонись, неумёха, а не то узнаешь, что такое на самом деле истинная пси–сила!
Алеа не сдвинулась ни на дюйм. Напряжённая и с побелевшими губами, она негромко и ядовито осведомилась:
— И это говорит женщина, утверждающая, будто она рассталась с жестокостью?
Алуэтта замерла, побледнев — и в тот же миг между ними встал Грегори, пристально посмотрел жене в глаза, а затем преклонил колено. Глядя на неё снизу вверх, он взял её руки в свои и сказал:
— Ты все, что только есть на свете хорошего и правильного, ты все, что только есть достойного любви, не только за твою красоту, но и за твою тёплую и щедрую натуру — и превыше всего, за твою преданность. Ну как ты могла хоть на минуту подумать, будто я сочту тебя предательницей?
Кровь отхлынула от лица Алуэтты; она уставилась на Грегори, всей душой жаждая поверить ему, но не в состоянии это сделать.
— Доверьтесь ему, леди.
Алуэтта повернулась на голос Магнуса — выражение, с которым он глядел на неё, было полно сочувствия, а не вражды. — Те из нас, кто считает себя недостойными любви, должны время от времени смотреть правде в глаза. Алеа уставилась на него, как громом поражённая.
— Ты доказала свою преданность, сразу же рассказав Грегори о намечаемой Дюрером засаде, — сказал Магнус, — столь титаническая преданность просто ошеломляет меня теперь, когда я понимаю, что с того мгновения, как Дюрер принялся шантажировать тебя, ты была уверена, что потеряла свой брак и свою любовь!
— Как ты могла так сомневаться во мне? — Грегори поднялся, заглянув глубоко ей в глаза. — Как ты могла сомневаться, когда дала мне основания ещё больше любить тебя?
Алуэтта по–прежнему стояла замерев, быстро переводя взгляд с одного лица на другое. А затем сквозь её гнев прорвались вера и облегчение, и она, зарыдав, упала в объятия Грегори.