Затем он поднял взгляд на жену и вновь затрепетал при виде затопившего её лицо выражения почти обожания и экзальтации. Может ли быть так, что один только этот ребёнок будет сохранять её жизнь?
— Теперь я прожила своё наиболее истинно и полностью, — тихо произнесла Гвен. — Какую ж большую радость, чем сия, может таить для меня жизнь?
Род надеялся, что очень заключительное звучание этим словам придало лишь его воображение.
Одна точечка света на куполе мостика стала наконец ярче всех других, набухла наконец в небольшой кружок, и Алеа поняла, что они приближаются к дому — по крайней мере к дому Магнуса; она сомневалась, что он когда–нибудь сможет стать и её домом или будет нужен ей. Когда диск увеличился, Магнус сделался даже более напряжённым; он начал набрасываться на неё, если она говорила что–то не то. Ей удавалось подавлять вспыхивающее в ней желание огрызнуться, говоря себе, что он будет в состоянии расслабиться, когда минует травма вызванная его возвращением домой, что потом он пожалеет о сказанном. Она душила в себе гнев за то, что он, казалось, даже не замечал её, настолько его поглотила предстоящая встреча с семьёй, которую он покинул десять лет назад, и хотя она решительно противилась искушению прочесть его мысли, ей все равно удавалось определить, о чем он думает:
«Как они изменились, родные которых он покинул? Насколько преданными они чувствовали себя из–за его отъезда? Будет ли его ждать какая–то радостная встреча, какая–то любовь?» Он ведь много раз говорил ей, что «Нельзя снова отправиться домой», и она ему верила — так каково же должно быть теперь ему возвращаться назад, когда он знал, что тот дом, который он знал, затерялся в тумане прошлого?
А затем Магнус поднял на неё взгляд, в том вечном сумраке салона глаза его внезапно сфокусировались на ней, и предупредил:
— Грегори говорит, нам можно приземляться — на ночной стороне, конечно, так, чтоб не напугать крестьян.
— Наш обычный подход. — Алеа осмелилась улыбнуться.
Магнус на мгновение уставился на неё, а затем улыбнулся в ответ с удивившей её теплотой и потянулся схватить её за руку, и в ней что–то растаяло.
Затем он отпустил её и обратил взгляд к обзорному экрану, на котором плавал исполосованный облаками диск, и посоветовал ей:
— Лучше пристегнись.
Подлокотник противоперегрузочного кресла со щелчком раскрылся, поднялся закреплённый шток. Алеа протянула его поперёк своего тела и прижала к спинке кресла, где тот и закрепился, после чего она и вцепилась в него такой хваткой, которая не могла ослабнуть, даже если корабль разобьётся в опилки. Она почувствовала давление спуска, почувствовала, как это давление ослабло, когда Геркаймер противопоставил ему искусственную гравитацию, почувствовала перетягивание каната природных сил, противостоящих искусственным, тогда как огромный диск на экране заполнил его целиком и оказался каким–то образом уже не перед ними, а внизу, мимо тянулись реки и горные цепи, накатывала, поглощая их, ночь, а потом только отблеск отражённого от облаков лунного света, пока не накатился, рассеивая темноту, дневной свет. Теперь, когда они неслись над поверхностью планеты, ей удавалось различить заплаты полей, и она расслабилась при знакомом ощущении приближения к средневековой планете, на мгновение позабыв о напряжении, которое возникнет, когда они совершат посадку, о встрече со знакомыми Магнусу людьми, которые могли вырасти и превратиться в незнакомцев.
На экран снова накатила ночь, но на этот раз в ней то тут, то там виднелись огни городов, огни, которые исчезли, когда ночь сделалась совсем глухой, а когда вернулся дневной свет, она различила ниточки дорог, тянущихся от одного скопления крыш к другому. Они проплывали по экрану намного медленнее, когда звездолёт сбросил скорость, тормозя до тех пор, пока не смог совершить посадку, не завалив целый лес. Когда ночь наступила в третий раз, она уже очень ясно видела отдельные дома, амбары, и даже точки, которые были пасущимися коровами. Тёмная клякса на экране сделалась посеребрёнными лунным светом вершинами деревьев, которые проплывали по экрану так медленно, что казалось почти не двигались, а затем внезапно увеличились и унеслись прочь, скорость казалось возросла, когда корабль снижался, и сердце Алеа подступило к горлу, как бывало всегда, ведь сидевшая в ней первобытная крестьянка была не в состоянии поверить, что они не упадут с неба и не ударятся о землю, где их прихлопнет как мух. Все её тело напряглось, давя на амортизационные ремни, словно она могла замедлить спуск корабля собственной силой, даже покуда она бранила себя, называя глупой варваркой. А затем проносящиеся вершины деревьев начали замедлять свой бег и снова становиться отдельными массами, массой, которая раскрылась в огромный неровный круг поляны с тянущейся по одной стороне серебристой нитью реки, круг, который, казалось, медленно проплыл в поле зрения, затем так сильно увеличился, что деревья по краям исчезли из виду, а скопление точек в верхней части экрана выросло в людей, которые в свою очередь уплыли за пределы обзора. Затем последовал толчок, очень–очень лёгкий, и тёмная масса внизу превратилась в отдельные неподвижные травинки, и Магнус освобождался от амортизационных ремней, подымался во весь свой рост, напряжённый и подобравшийся, и говорил: