— Но ведь при таком законе сразу станет много таких, кто вообще не пожелает жениться и выходить замуж!
— Верно, Защитник, — спокойно кивнул Майлз. — Появится много людей, которые сочтут, что одиночество менее мучительно, чем брак без любви.
— Но тогда в государстве станет рождаться меньше детей! А это значит, что упадут урожаи, в казну станет поступать меньше податей!
— Да, людей станет меньше, но это будут счастливые люди, — сказал тот, кого звали… кажется, Дирк. — А у счастливых людей дети рождаются, пожалуй, чаще.
В этих словах звучал соблазн. Защитник нахмурился и решил подумать над высказыванием Дирка на досуге.
— Над этим можно подумать. — «А мятеж из-за этого затевать вовсе не стоило». — Что еще?
В глазах Майлза загорелся огонек надежды.
— Чтобы всякий был волен молиться, кому захочет, и исповедовать любую религию, по своему усмотрению.
Защитник мгновенно насторожился.
— Что такое «религия»?
— Вера в единого бога или в нескольких божеств. А молитва — это мысленное обращение к богу.
— Выдумки, фантазия, — скривился Защитник и упер руки в бока. — Но и здесь я особого вреда не вижу, покуда люди не станут верить в то, что эти самые «боги» существуют на самом деле. Что еще?
— Следующее требование проистекает из предыдущего. Если люди обретут право исповедовать любые религии, они обретут и право говорить об этом с другими людьми. Так что каждый человек должен иметь право говорить обо всем на свете, лишь бы это не вредило другим людям.
— Людям? — уцепился за последнее слово Защитник. — А власть — это люди?
— Нет, — честно признался Майлз.
— Стало быть, вы хотите наделить всех и каждого правом осуждать власть в стране — и самого Защитника?!
— Исключительно в качестве официального лица, представителя власти, — поспешно уточнил Дирк. — Никто не будет иметь права вмешиваться в личную жизнь Защитника.
— Чушь, чепуха! Личная жизнь Защитника — это то, насколько хорошо или дурно он правит страной; то же самое относится к министрам, шерифам и магистратам!
Министры ожили, начали приглушенно переговариваться.
Защитник усмехнулся. Недовольство министров его порадовало.
— Нет, молодые люди, последний пункт ваших требований меня не устраивает! Что еще вы можете мне предложить?
— Требование о том, чтобы каждый имел право на жизнь и безопасность и чтобы правительство не могло отнять у человека ни то ни другое без суда и вердикта сограждан.
— «Сограждан»? — воскликнул Защитник. — Это что еще за бредни? Вердикт выносит магистрат!
— Магистрат и будет выносить вердикт — в рамках закона, разумеется, — ответил Майлз. — Но решать, виновен обвиняемый в совершении преступления или нет, будут присяжные, простые граждане.
— Ах вот как? И с какой же стати орда пахарей разберется в том, виновен обвиняемый или невиновен, лучше, чем подкованный в законах магистрат?
— Суд присяжных — гарантия того, что никто не будет обвинен по воле одного-единственного человека, он послужит обеспечением защиты граждан от произвола власти.
— Да ну? А произвола сограждан вы не опасаетесь? Самосуд вас не пугает? Только не пытайтесь убедить меня в том, что таких случаев не было! Я их знаю предостаточно — когда толпа была готова казнить невинных, а спасали их от неминуемой гибели именно магистраты! Нет, на это требование я согласиться не могу, увольте, но буду рад поговорить об этом более подробно в другой раз.
— Быть может, ваши горячие возражения продиктованы тем, что данный закон, ограничивая власть магистратов, ограничит и власть Защитника? — поинтересовался Дирк.
Защитник побагровел.
— Интересы государства я принимаю близко к сердцу, молодой человек, и мне дорог каждый гражданин! Если все ваши остальные требования о так называемых «правах» столь же глупы, можете собирать какие угодно толпы, но ответ мой будет — «нет»!
— Вы не выслушали нашего последнего требования, — попытался урезонить Защитника Дирк. — Позволите ли вы нам изложить его?
— Да, — сердито бросил Защитник.
— Это требование о том, чтобы никто не имел права никого пытать. Ни по какой причине, ни под каким видом.
— Отменить пытки? И как же мы тогда заставим преступников говорить правду? — вскричал Защитник.
— Пытками правды не добиться, — заверил его Майлз. — За счет пыток добиваются единственного: люди говорят то, что от них желают услышать их истязатели.