— Дождь на Роке может обернуться засухой на Осскиле, — говорил Учитель, — а затишье где-нибудь в Восточном Просторе может вызвать разрушительную бурю в Западном, поэтому нужно хорошо знать, что и зачем вы делаете.
Что же касается призывания обычных существ и людей, в том числе душ умерших, а также обращений к Незримым — все это те заклинания, которые составляют вершину искусства Призывания, то об этом он почти не упоминал. Несколько раз Гед пытался навести его на разговор, в котором Учитель мог бы немного приоткрыть эти тайны, но тот сразу замолкал и, устремив на юношу суровый безжалостный взгляд, смотрел долго и пристально. Гед начинал чувствовать себя очень неуютно; нескольких попыток оказалось достаточно, чтобы понять: лучше ему о таких вещах не заговаривать, а еще лучше — и близко не касаться этого предмета.
Порою он и сам начинал испытывать беспокойство, произнеся даже не самые сильные заклинания из тех, каким учил его Призыватель. В Книге Знаний ему попадались отдельные руны или целые страницы, которые казались знакомыми, хотя он и не помнил, когда и где читал их раньше. А порою в заклинаниях Призывания встречались фразы, которые даже произносить было неприятно. Они заставляли его вспоминать что-то страшное: какие-то тени в сумрачной комнате с закрытой дверью, и одна из теней тянется к нему из угла. Он торопливо отгонял от себя и эти мысли, и воспоминания. Он говорил себе, что эти мгновения страха и помрачения — всего лишь тени, отбрасываемые его невежеством. Чем больше он узнает, тем меньше будет у него причин для страха, а когда он наконец станет великим* и всемогущим магом, он ничего не будет бояться. Вообще ничего.
Во второй летний месяц того года вся Школа снова собралась в Большом Доме на праздники Лунной Ночи и Долгого Танца. Два праздника совпали, а это случалось лишь раз в пятьдесят два года, и поэтому им предстояло веселиться две ночи. Всю первую ночь — самую короткую в году ночь полнолуния — в полях и на узких улочках Твила играли флейты, им вторил рокот барабанов, песни уносились вдаль над лунными водами бухты Рока, и от полной луны и факелов было светло как днем. Наутро, с восходом солнца, певцы Рока завели длинную песнь «Деяния Эррет-Акбе»; в ней рассказывалось о белых башнях Хавнора, о том, как Эррет-Акбе, покинув Древний Остров Эю, скитался по всему Архипелагу и Просторам, пока где-то на самом дальнем берегу Западного Простора, на краю Открытого Моря, не встретился с драконом Ормом. И его кости и оружие, смешавшись с раскиданными костями дракона, остались лежать на острове Селидор. Но меча его там нет, пелось дальше в песне, он водружен на вершину самой высокой из башен Хавнора и доныне вспыхивает красным пламенем в час заката над Внутренним Морем.
Закончив эту песню, начали Долгий Танец. Горожане и фермеры из округи, Учителя и ученики — все они танцевали в темноте, в теплой пыли на дорогах, что вели к берегу. Ритм танца отбивали барабаны, им вторили мелодии флейт и свирелей. Танцоры спускались по дорожкам к морю и, не останавливаясь, входили в воду, заходили все глубже и глубже в ярком свете луны, и с музыкой сливался рокот прибоя. Когда на востоке забрезжил рассвет, они пошли назад к берегу и дальше вверх, по дорогам. Барабаны смолкли, а флейты продолжали выводить свои нежные напевы. То же самое происходило в ту ночь на всех островах Архипелага: один и тот же танец под одну музыку объединял разделенных морем людей.
После окончания Долгого Танца горожане разошлись по домам и проспали весь день, а вечером собрались снова за праздничным столом. Несколько учеников и свежеиспеченных колдунов, прихватив еду из Трапезной, решили повеселиться своей компанией в одном из дворов Большого Дома. Среди них были Боб, Гед, Яхонт и еще семь-восемь человек, в том числе несколько мальчиков, которые только что вырвались на волю из Башни Уединения, ибо этот праздник выманил на волю даже самого Курремкармерука. Они ели, смеялись и из чистого озорства выделывали такие трюки, от которых могли прийти в изумленное восхищение даже придворные короля. Юный маг зажег над двором сотню звезд — разумеется, это были чародейные огоньки, разноцветные и сверкающие, как драгоценные камни. Медленно колыхаясь, они выстроились в ряд тонкой линией и устремились ввысь, в небо, к настоящим звездам. Двое парней играли в кегли зелеными огненными шарами, а затем начали перебрасываться этими шариками, как в теннисе; такие же зеленые огненные ракетки сами отбивали мячики, словно ими забавлялись невидимки. В это время Боб, скрестив ноги, завис, как бы паря над землей, на высоте человеческого роста, с аппетитом уплетая жаркое. Один мальчишка, самый маленький, старался стащить его на землю, но всякий раз Боб поднимался выше, продолжая с улыбкой парить в воздухе. Съев очередной кусок цыпленка, он подбросил вверх косточки, и они превратились в сову и летали, ухая, между восхитительными звездами. Гед бросил вслед сове крошки хлеба, которые, обернувшись стрелами, подстрелили птицу. Упав на пол, сова и стрелы снова стали косточками и крошками, и иллюзия рассеялась. Потом Гед попытался присоединиться к Бобу и сесть рядом с ним на воздух, но он не знал ключа к нужному заклинанию и, оторвавшись от земли, махал руками и тут же шлепался вниз. Все весело смеялись — так потешно получались у него эти взмахи, подскоки и падения. Он продолжал дурачиться, желая посмешить компанию и самому повеселиться. Этот праздник, две ночи, полные танцев, лунного света, музыки и магии, сильно подействовали на него. Как одержимый, он готов был выкинуть что угодно, не думая о последствиях.