Иногда я думаю, что многие из Домашних Камней столь просты, именно потому, что они слишком важны, слишком драгоценны, чтобы быть оскорбленными оформительством или украшательством. А также, иногда мне кажется, их сохраняют, настолько простыми, потому что это способ сказать, что важно и драгоценно, значимо и красиво все, и маленькие камни у реки, и листья деревьев, и следы мелких животных, и стебли травы, и капли воды, и крупинки песка, и весь мир в целом. Слово «Гор» в гореанском языке, кстати, означает «Домашний Камень». А наше обычное солнца они называют «Тор-ту-Гор», что можно перевести как «Свет над Домашнем Камнем».
Прогрохотал фургон. Послышалось фырканье тарлариона. Мимо инсулы больше не проходило караванов из столь многих фургонов как прежде. В этом не было потребности. Ар к настоящему времени по большей части был разграблен, лишен своего золота, серебра, ценностей и даже многих своих женщин и рабынь. Этот фургон, скорее всего, принадлежал какому-нибудь официальному перевозчику, имевшему лицензию или разрешение. В конце концов, комендантский час начался уже давно.
Я думал о рабыне. Нетрудно догадаться, что завтра, или, точнее уже сегодня ее ждала не слишком привычная для нее ночь. Я уже договорился, что курьер передаст в Центральную Башню запечатанное сообщение завтра после десятого ана. Интересно, обнаружили ли ее отсутствие? Вполне возможно. А если еще нет, то конечно к утру обязательно обнаружат, когда ее женщины придут для ее омовения и облачения в одежды перед утренними аудиенциями. Могу себе представить, какой переполох тогда начнется в Центральной Башне, как будет метаться Серемидий, бить подчиненных, ругать и грозить своим офицерам и всему Ару, опрокидывать мебель, срывать занавески, расшвыривать стилусы и свитки, разбрызгивать чернила, выкрикивать приказы, отменять их и издавать снова, требуя чтобы никакая информация не просочилась в лагерь Мирона, и еще, и еще. Как нетерпеливо они будут хвататься за любую подсказку. Как стремительно и как отчаянно, они должны будут отреагировать на простую записку сообщающую о местоположении Талены. Можно не сомневаться, что они, не мешкая, помчатся туда и найдут ее, ту, которую они сами выбрали, чтобы она была их Убарой, прикованную цепью к кольцу, словно она теперь была не больше, чем чьей-то простой рабыней. Представляю, как они обрадуются своей находке, как торопливо будут прикрывать ее простынями, как пошлют за кузнецом, чтобы освободить ее от надежных и позорных уз. Потом они в глубокой тайне вернут ее обратно в Центральную Башню, чтобы ни один человек в Аре не мог узнать о том, что произошло. Она уже не позднее ана или двух, вернется к роли Убары, и, возможно, даже будет сидеть на троне. Интересно, будет ли ей неудобно, или возможно даже будет ли ей мучить страх от понимания того безумия, в котором она была теперь оказалась, смея возвышаться на троне, а не лежать на ступенях его постамента полуголой рабыней, у ног Убара, в качестве красивой безделушки. Конечно, она должна сознавать наглость и дерзость такого акта, бояться и опасаться его последствий. Трудно себе представить какие наказания могут наложить на ней, простую рабыню, за это. Насколько же озабочена она должна быть тем, чтобы держать свою неволю в секрете. И при этом она будет знать, что в Аре есть люди которые знают о ее тайне, а у некоторых из них даже будет доступ к бумагам, являющимся неопровержимым доказательством этого.
Снаружи донесся чей-то грозный окрик. Несомненно стражник.
— Стоять! Замри!
Потом послышался топот бегущих ног. Теперь стражники по районе Металлан, как и по всему Ару в целом передвигались только парами. Насколько я понял, на улице сейчас ловили некого товарища нарушившего комендантский час.
Нет, рабыня не проведет спокойную ночь, лежа на гладком каменном полу, голая и с запястьями прикованными цепью к ее лодыжкам, удерживаемая на месте цепью за шею. Это будет разительно отличаться от удобства мягких перин и подушек кровати Убары. Думаю, что это может стать полезным опытом для нее. В прошлом, когда она была рабыней Раска из Трева, насколько я теперь знаю, она рассматривалась по-особенному, скорее не как рабыня, а как свободная женщина, удерживаемая его развлечения ради, в позорной одежде рабыни. Ее там держали скорее как приз или трофей, чем как рабыню. Конечно, технически она находилась в неволе, но, как мне кажется, была при этом сильно избалована. Однако в данный момент это не вызывало во мне недовольства. Пусть эта ночь научит ее тому, каков может быть удел обычной девки, такой какой, она теперь была.