Квентин взял обед и прошёлся к переднему ряду, где большинство оставшихся участников тестирования были в сборе. Он чувствовал облегчение, пройдя так далеко, хотя он не имел ни малейшего представления, почему он прошел, а другие провалились, или что он получит за прохождение. Дворецкий терпеливо складывал стаканы воды со стола панка на поднос, звеня ими. Квентин пытался найти Джулию, но она либо не сдала, либо её тут вообще не было.
— Они должны были ограничить это, — объяснил панк, сказав, что его зовут Пенни. У него было мягкое, лунатичное лицо, что шло вразрез с его ужасающей внешностью. — Сколько воды вы можете попросить. Возможно, пять стаканов максимум. Мне нравится искать подобное дерьмо, когда система обламывается на собственных правилах, — пожимал он плечами. — В любом случае, мне было скучно. Тест сказал мне, что я сдал, через двадцать минут.
— Двадцать минут? — Квентин разрывался между восхищением и завистью. — Господи, мне два часа потребовалось.
Панк снова пожал плечами и сделал такое выражение лица, будто говорил: Что, черт возьми, ты хочешь, что бы я сказал?
Среди участников тестирования товарищество воевали с недоверием. Некоторые дети обменялись именами и городами и осторожными мыслями о тесте, и чем больше они обменивались мыслями, тем больше они понимали, что ни у кого не было такого же. Ребята были со всех уголков страны, за исключением двух, которые оказались из резервации инуитов в Саскачеване. Они бродили по комнате и рассказывали о том, как они здесь оказались. Не было двух полностью схожих, но всегда было определенное сходство. Кто — то пошёл в переулок найти потерянный мяч, или вызволял козла из дренажной канавы, или искал, откуда идёт неизвестный лишний кабель в компьютерном классе, который привёл к серверу в туалете, которого там никогда не было. А потом зеленая трава и летний зной и некто, который привёл их экзаменационной комнате.
Как только обед закончился, показались учителя и вызывали кандидатов по именам. Они пошли по алфавиту, так что всего через пару минут строгая женщина лет сорока, с темными волосами до плеч, назвала Квентина Колдуотера. Он последовал за ней в узкую панельную деревянную комнату с высокими окнами, из которых с огромной высоты была видна лужайка, по которой он гулял чуть раньше. Как только дверь закрылась, комната была словно отрезана от шума снаружи. Два кресла стояли напротив через чрезвычайно толстый деревянный стол.
У Квентина кружилась голова, как будто он смотрел все это по телевизору. Это было забавно. Но он заставил себя сконцентрировать внимание. Это было состязание, и он в них побеждал. Это то, что он делал, и он почувствовал, что ставки выросли. Стол был пуст, за исключением колоды карт и стопки около десятка монет.
— Я так понимаю, тебе нравятся фокусы, Квентин, — сказала женщина. У неё был небольшой акцент, европейский, но в то же время неместный. Исландский? — Почему бы тебе не показать, что ты умеешь?
По правде говоря, Квентин действительно любил фокусы. Его интерес к магии появился три года назад, частично вдохновившись от его привычки к чтению, но в основном как внеклассная деятельность, чтобы не взаимодействовать с другими людьми. Квентин потратил сотни эмоционально засушливых часов со своим iPod’ом, смотря на подсовывания монеты и перетасовки карт и появлению искусственных цветов из тонкой пластиковой трости, от скуки. Он смотрел и выискивал крупицы из порноподобных видео, где люди среднего возраста демонстрировали крупным планом магические трюки перед фоном из простыни. Магия, как понял Квентин, вовсе не романтична. Она мрачна, однообразна и обманчива. Он тренировался не покладая рук, и стал очень хорош в этом.
Рядом с домом Квентина был магазин, в котором продавались магические принадлежности, а также бесполезная электроника, старые настольные игры, окаменелые породы, и поддельная рвота. Рики, продавец, который носил бороду и бакенбарды, но без усов, как Амишский фермер, неохотно согласился дать Квентину несколько советов. Не прошло много времени, как ученик превзошел учителя. В семнадцать лет Квентин знал Скотч и Содовую и хитрый трюк, вырезая одной рукой Шарлье, и он мог делать Mills Mess (один из видов жонглирования) с тремя шарами, а иногда, для коротких восторженных криков и четырьмя. Каждый раз, когда он демонстрировал свои метательные способности, с жестокой, роботизированной точностью обычная игральная карта с расстояния в десять футов застревала в одном из безвкусных пенопластовых яблок, которые подавали в кафетерии.