— Ладно, хорошо, — сказал он, не желая показаться нетерпеливым. — Согласен.
— Великолепно. — Он был из тех весёлых людей, чей юмор не всегда доходил до окружающих. — Давай проверим тебя. Меня зовут Генри Фогг — без шуток, пожалуйста, я их все уже слышал — но вы можете называть меня Декан. Следуй за мной. Сдаётся мне, ты последний прибывший, — добавил он.
На самом деле, Квентину не пришла в голову ни одна шутка. Внутри дома было тихо и прохладно, и был богатый, приятный запах книг, восточных ковров, старого дерева и табака.
Декан шел впереди него с нетерпением. Его глазам потребовалась минута, чтобы приспособиться. Они прошли через гостиную, увешанную темными масляными картинами, узкими деревянными панелями прихожей, затем вверх по нескольким лестничным пролетам к тяжелой, бревенчатой деревянной двери.
В то же мгновение, как дверь открылась, на Квентина уставились сотни глаз. Комната была длинной и просторной, полной отдельных деревянных столов, расположенных в ряд. За каждым столом с серьезным видом сидел подросток. Это была классная комната, но не из таких, как Квентину доводилось видеть, где стены были из шлакоблока и на досках объявлений покрытых плакатами с котятами, с надписью на них "ДЕРЖИСЬ, ДЕТКА". Стены этой комнаты были из старого камня. Комната эта была полна солнечного света, и он тянулся дальше и дальше и дальше. Это было похоже на трюк с зеркалами.
Большинство детей были ровесниками Квентина, и, судя по всему, тоже были восхищены представшей глазам красоте, или отсутствием таковой. Но не все. Было несколько панков с ирокезами или бритыми головами, и был существенным контингент готов и один из этих супер Евреев, Хасид. Слишком высокая девушка со слишком большими очками в красной оправе с глупым видом глазела на всех. Несколько молодых девушек выглядели так, как будто они плакали. Один ребенок был без рубашки, и вся спина его была в зелёных и красных татуировках. «Господи,» подумал Квентин, «какие родители позволили бы ему сделать это?» Другой был в моторизованной инвалидной коляске. Еще одному не хватало левой руки. Он был одет в темную, заправленную рубашку с одним сложенным рукавом и серебряной застёжкой, чтобы не открывался.
Все столы были одинаковыми, на каждом из них лежал обычной пустой бланк с тестами, и очень тонкие и очень острые карандаши № 3, лежавшие рядом. Это было первое из того, что Квентин видел здесь, было ему знакомо. Был одно свободное место, по направлению к задней части комнаты. Он сел и подвинул свой стул вперед с оглушительным скрипом. Ему показалось, что он увидел лицо Джулии в толпе, но она отвернулась почти сразу, да и не было времени. В начале комнаты Декан Фогг чопорно откашлялся.
— Все в порядке, — сказал он. — После небольших приготовлений, во время экзамена будет стоять полная тишина. Вы можете подсмотреть в тесты других студентов, но вам будет казаться, что они пусты. Вам не потребуется дополнительно затачивать карандаши. Если вы хотели бы стакан воды, просто поднимите три пальца над головой, вот так, — продемонстрировал он.
— Не волнуйтесь, если чувствуете себя неготовыми к экзамену. Нет никакого способа, чтобы подготовиться, хотя было бы достаточно справедливо сказать, что вы готовились к этому на протяжении всей вашей жизни. Есть только два возможных варианта, сдать или потерпеть неудачу. Если вы сдадите, вы перейдете ко второму этапу экзамена. Если вы потерпите неудачу, а большинство из вас потерпит, вы вернётесь домой с правдоподобным алиби, и будете мало что помнить о произошедшем. Время, отведённое на тест — два с половиной часа. Начинайте.
Декан повернулся к доске и нарисовал на ней циферблат. Квентин посмотрел на свой бланк, лежавший на столе. Он перестал быть пустым листом. Он начал заполняться вопросами; буквы буквально начали появляться на бумаге, в то время как он смотрел на неё.
Комната наполнилась коллективным шелестом бумаги. Головы склонились в унисон. Квентин узнал это движение. Это было движение кучки мощных первоклассных людей, убийственно проходящих тесты, готовых приступить к их кровавой работе. Все в порядке. Он был одним из них.
Квентин не планировал провести остаток своего дня или утра, или что бы это ни было, проходя стандартизированный тест по неизвестному предмету, в неизвестном учебном заведении, в какой — то неизвестной альтернативной климатической зоне, где еще стояло лето. Он должен был быть в Бруклине, отмораживая свою задницу и проходить собеседование со случайным пенсионером, в настоящее время покойным. Но логика его непосредственных обстоятельств подавляла другие его проблемы, которые, однако, были обоснованными. Он был не из тех, кто спорит с логикой.