Но постепенно в деятельности его научные занятия отступали на второй план, оттесняемые поприщем административным.
Антонский становится директором Благородного пансиона при университете, деканом физико-математического факультета, ректором университета, цензором книг, печатавшихся в университетской типографии, членом цензурного комитета и, наконец, председателем Общества любителей российской словесности.
Последнее могло показаться странным не одному Перовскому, тем более что председательствование это началось еще при жизни Державина и захватило эпоху расцвета литературной славы Пушкина.
Могло представляться, что почетной должностью Антонский обязан не своим литературным начинаниям, а цензорской бдительности. Так возник замысел подшутить над Антонским.
Перовский сочинил длинную amphigouri, как называют французы веселую стихотворную чепуху; начиналась она бессмысленными строками:
Абдул-визирь
На лбу пузырь
И холит и лелеет;
А Папий сын,
Взяв апельсин,
Желаньем пламенеет. ..
Он переписал эту чепуху прекрасным почерком с рисованными заглавными буквами, пришел со своим сочинением к Антонскому и заявил о твердом желании обрадовать им любителей российской словесности на очередном заседании общества.
Помните знаменитый диалог Гамлета и Полония?
— Видите вы вон то облако в форме верблюда? — спрашивает Гамлет царедворца.
— Ей-богу, вижу, и действительно, ни дать ни взять — верблюд, — отвечает Полоний.
— По-моему, оно смахивает на хорька.
— Правильно: спина хорьковая.
— Или как у кита.
— Совершенно как у кита...
Что думал Антонский, читая абракадабру Перовского и порой поднимая взгляд на похолодевшее, не обещающее ничего хорошего лицо юноши.
Перед ним — сын грозного графа Разумовского, в то время министра народного просвещения.
«Сын графа... а стихи... Так ведь не очень давно Тредиаковский писал: «Екатерина-о поехала в Царское Село», и одобряли. А потом в моду вошел язык торжественный, как у Никол ева, а потом Пушкин стал писать простонародным слогом. А потом... Может быть, самое современное—«Абдул-визирь на лбу пузырь...»?»
Да, доброта Перовского-Погорельского, о которой единодушно говорят друзья его, особенно друзья из пушкинского кружка, и прежде всего сам Александр Сергеевич Пушкин, была вовсе не безразличной, изливающейся на всех. Она дарилась только людям, достойным любви; но тогда уж какой щедрой была она.
В повести «Гробовщик» Пушкин писал об одном из героев, будочнике Юрко: «Лет двадцать пять служил он... как почталион Погорельского».
Современниками простые эти слова, вероятно, прочитывались с благодарной и удивленной улыбкой, потому что напоминали о главной черте Перовского — этой его силе год за годом, ни на йоту не теряя непосредственности чувства, следить за судьбами сотен людей сердцем, глазами, а если не достигали глаза — письмами.
В 1820 году Пушкин, юноша, только недавно оставивший царскосельские сени Лицея, опубликовал «Руслана и Людмилу». Событие это, историческое для нашей литературы, у современников вызвало отзывы далеко не единодушные. Пушкина обвиняли в нестройности, разностильности, даже в безнравственности его творения.
Журнал «Вестник Европы» счел вообще «нелепой» попытку ввести в высокую литературу сказки и песни народные, по мнению журнала, такие «бедные», что если мы и сберегаем их, то только как всякую иную старину, например «старинные монеты, даже самые безобразные».
Молодому поэту печатно задавали десятки едких вопросов.
«Некто взял на себя труд отвечать на оные. Его антикритика остроумна и забавна», — писал Пушкин в предисловии ко второму изданию «Руслана и Людмилы».
Этот «некто» был Алексей Алексеевич Перовский, еще не напечатавший в ту пору ни одного своего сочинения.
Не раздумывая он ринулся в литературный бой.
Перовский отвечает на вопросы, совсем как сказочные герои отвечают высушенным, злым сказочным «мудрецам», мягким юмором рассеивая тупую схоластику.
Зачем Финн рассказывал Руслану свою историю? Затем, чтобы он знал, кто Финн; притом старики словоохотливы. Зачем Руслан присвистывает? Дурная привычка. Или: свистали вместо того, чтобы погонять лошадь английским хлыстиком. Зачем трус Фарлаф поехал искать Людмилу? Трусы часто ездят туда же, куда и храбрые. Зачем Карла приходил к Людмиле? Как хозяин с визитом. Как Людмиле вздумалось надеть шапку? С испугу, как справедливо заметил и вопрошатель. Как Руслан бросил Рогдая в воду, как ребенка? Прочитайте в поэме.
И Пушкину Перовский скоро становится очень близок.
В 1825 году публикуется фантастическая повесть Перовского — Антония Погорельского «Лафертовская маковница», а через три года выходит новая его книга — «Двойник, или Мои вечера в Малороссии».
Талантливые произведения эти — как бы предчувствие и гоголевских «Вечеров на хуторе близ Диканьки» и пушкинской прозы, тогда еще не явившихся.
В «Лафертовской маковнице» реальный быт, мастерски запечатленный, чудесно переплетается с миром фантастическим — как в гоф- мановском «Щелкунчике», как в сказках Андерсена.
Старуха, знающаяся с загробной нечистью, ведьма, гадает племяннице Машеньке, милой и доброй девушке, что суждено ей выйти замуж за того, кто сейчас привидится; пока идет гаданье, черный старухин кот на глазах у девушки, к ужасу ее, превращается в чиновника в мундирном сюртуке.
Старуха умирает, но вскоре к Машеньке является свататься титулярный советник Мурлыкин, в котором она узнает старухиного черного кота.
Пушкина рассказ привел в восторг.
«Душа моя, что за прелесть бабушкин кот! я перечел два раза и одним духом всю повесть, теперь только и брежу Трифоном Фалелеичем Мурлыкиным. Выступаю плавно, зажмуря глаза, повертывая голову и выгибая спину», — писал Пушкин брату Льву Сергеевичу.
Перовского заботят люди талантливые и ранимые. Карл Брюллов — один из величайших живописцев России. Но он так мало работает. Перовский, превратив свою квартиру в мастерскую художника, приглашает Брюллова и запирает у себя.
Пушкин писал об этом из Москвы жене: «Здесь Перовский его было заполонил; перевез к себе, запер под ключ и заставил работать. Брюллов насилу от него удрал».
«Ведь это гений, как же допустить, чтобы его жизнь растратилась по-пустому!» — думал Перовский о художнике.
После смешного и трогательного пленения Брюллова Пушкин был у Перовского и потом писал Наталии Николаевне: «Перовский показывал мне Взятие Рима Гензериком (которое стоит Последнего дня Помпеи), приговаривая: заметь, как прекрасно подлец этот нарисовал этого всадника, мошенник такой. Как он умел, эта свинья, выразить свбю канальскую, гениальную мысль, мерзавец он, бестия. Как нарисовал он эту группу, пьяница он, мошенник. Умора».
Удивительно передал Пушкин негодующую восторженность и нежность Перовского, переполняющую душу, настолько целомудренную и застенчивую, что она должна прикрываться внешней грубостью.
ПОДЗЕМНЫЕ ЖИТЕЛИ
Но вот окончены или до времени отложены дела со взрослыми, и Алексей Перовский едет на Васильевский остров к племяннику Алеше, истосковавшемуся в одиночестве.
Остался позади Невский проспект с нарядными прохожими и праздничными витринами лавок, потемнело, попустынело вокруг. Окраинный Петербург двадцатых годов девятнадцатого века.
«...Нигде ни души; сверкал только один снег по улицам, да печально чернели с закрытыми ставнями заснувшие низенькие лачужки». Улица «перерезывалась... бесконечною площадью с едва видными на другой стороне ее домами, которая глядела страшною пустынею» — так описывал тогдашний Петербург Гоголь.
Холодный город, построенный на болотах.
«Тогда на проспектах Васильевского острова не было веселых тенистых аллей, — вспомнит в своей сказке Погорельский. — Деревянные подмостки, часто из гнилых досок сколоченные, заступали место нынешних прекрасных тротуаров... Города перед людьми имеют, между прочим, то преимущество, что они иногда с летами становятся красивее...»