— О да! До осени хватит, а там поспеет виноград, и мы надавим нового вина.
— Вижу, ничего ты не скопил, — презрительно сказал царь, когда они вышли. — Но, может быть, ты обладаешь хоть мудростью?! Покажи мне Законы, по которым живет твой народ.
В это время двое пришли судиться.
— Король Пансо! — сказал один из пришедших. — Я купил у этого человека пустошь, стал там рыть землю и нашел клад. ¦Возьми себе, — говорю я ему, — этот клад: я купил у тебя пустошь, но не золото *.
Другой отвечал:
— Я, как и ты, боюсь греха присвоения чужого. Я продал тебе пустошь вместе со всем, что находится на ней, от недр земных до высот небесных.
— Имеешь ты сына? — спросил король одного из них.
— Имею.
— А у тебя дочь есть? — спросил король другого.
— Есть.
— Пожените их друг на друге, а клад отдайте им в приданое.
Видя удивление царя Кира, король Пансо спросил его:
— Разве нехорошо я рассудил этих людей? А как в вашей стране решили бы подобный спор?
— Я, — ответил Кир, — отрубил бы обоим жалобщикам головы, а клад забрал бы в царскую казну.
— Светит ли солнце в вашей стране? — спросил Пансо.
— Светит, — ответил Кир.
— И дожди идут?
— Идут.
— А есть ли скот у вас?
— Есть.
— Проклятья достойны люди у вас, и только ради животных солнце светит и дожди идут у вас, — тихо сказал Пансо, бесстрашно глядя в глаза грозному царю.
... Хотя это не имеет прямого отношения к мудрости, может быть, следует заключить главку тем, что говорил о сказке музыкант и писатель Эрнст Теодор Амадей Гофман, известный всем детям, потому что он написал много прекрасных сказок, в том числе сказку «Щелкунчик», и известный взрослым, потому что все мы были детьми.
Одному человеку сказка нужна просто для отдыха, «чтобы потом, — как говорил Гофман, — с удвоенным вниманием вернуться к настоящей цели своего существования, — быть зубчатым колесом и исправно мотаться и вертеться». А другому?.. Другой — музыкант.
Первому не так уж важно, для чего именно «мотаться и вертеться», важно, чтобы исправно.
А второй слышит — для чего.
Первый нарежет лозняка у тихой речки, отнесет на рынок и продаст. Не все ли ему равно, замочат ли этот лозняк в соленой воде и из него получатся прочнейшие розги. Или чуткие и нежные пальцы сплетут из лозняка корзину, куда будут опускаться звонкие ягоды земляники, матовая брусника, черная, как агат, черника и цветы — ведь не так давно в лозняке пели соловьи.
Первый просто делает свое дело: исправно мотается и вертится. А второй? Второй — сказочник и музыкант. Он слышит, слышит музыку того, что творят человеческие руки, он слышит и свист розог, и песню цветов.
Как знать, может быть, и это поможет нам понять, кто же на свете безумен, а кто мудр...
Глава четырнадцатая
АНТУАН ДЕ СЕНТ-ЭКЗЮПЕРИ
ИЗ СТРАНЫ ДЕТСТВА
Он говорил:
— Я из моего детства. Я пришел из детства, как из страны.
Он поверял это лучшим друзьям, словно самую большую тайну. И, прислушиваясь к тому, как он произносил «я из моего детства», люди понимали, что этим он объясняет — и самому себе, и всем, кого любит, — почему разумным советам он так часто предпочитает решения, на взгляд многих, почти безрассудные.
Он шел по жизни такими трудными путями вовсе не оттого, что любил риск.
«Суть не в том, чтобы жить среди опасностей. Это всего лишь громкая фраза. Тореадоры мне не по душе. Я люблю не опасности... Я люблю жизнь», — писал он.
В Африке Сент-Экзюпери четырнадцать раз спасал друзей, потерпевших аварию над пустыней и захваченных в плен дикими племенами. Он писал тогда домой, во Францию: «Говорят, будто в кочевых племенах брожение. И пилота, который попадет в аварию, убьют кочевники.
«Убьют кочевники». Не хочу, чтобы эту фразу бормотала ночь. Ночью все мне кажется таким хрупким. И то, что связывает меня со всеми, кого я люблю, кто спит. Я тревожнее сиделки, когда я бодрствую в постели по ночам».
Когда его друг Гийоме разбился в Кордильерах, он день за днем кружил над мертвыми горными пиками, ныряя к самому дну ледяных ущелий.
— Лежа в снегу, я тебя видел, но ты меня не замечал, — сказал потом чудом спасшийся Гийоме.
— Как же ты мог знать, что это я тебя ищу?
— Кто еще решился бы летать так низко в этих горах?! — ответил Гийоме.
Сент-Экзюпери потерпел в жизни пятнадцать аварий. Первая из них произошла, когда во время народного гулянья в Версале он проделывал головоломные трюки. Машина начала разваливаться в воздухе.
«Мне-то крышка, но не падать же на праздничную толпу», — успел подумать он и нашел в себе и самолете силы дотянуть до места, где в случае катастрофы пострадал бы только он один.
Как-то ему передали слова полубезумной старухи: «Боги уже слишком стары, и теперь я должна заботиться о мире».
Как близка была ему мудрость этих слов. Перед концом жизни он вложил их в уста одному из своих любимых героев, вождю берберского племени: «Сердце мое обременено тяжестью всего мира, словно на меня легла забота о нем».
Сент-Экзюпери сотни раз встречался с опасностью, но когда справедливости можно было достигнуть иначе, это доставляло ему огромную радость. Много лет без надежды томился в неволе негр Барк, похищенный кочевниками. Экзюпери выкупил Барка и помог ему уехать на родину — к жене и детям. Как-то в Южной Америке он случайно встретил нищего старика француза, эмигрировавшего в поисках счастья в Новый Свет и доживающего свой одинокий век на чужбине. Он купил бедняку билет на корабль в Марсель и отдал последние деньги.
Может быть, единственный способ убедиться в реальности чудес — самому их творить; пусть это будут даже самые малые чудеса.
В Орконте фермерша тащила упирающуюся Сесиль, маленькую девочку, с которой Экзюпери дружил, рассказывает биограф писателя Марсель Мижо.
— В чем дело? — спросил Антуан, склоняясь над малышкой.
Вместо плачущей девочки ответила мать:
— «Дай ей зонтик»! Для детей нет зонтиков! Не правда ли?
— Право, не знаю, мадам! — с таким сомнением в голосе ответил Антуан, что девочка тотчас же перестала плакать.
На следующий день он пришел на ферму с маленьким зонтиком.
Может быть, ему вспомнилась и встреча с Сесиль, когда в последние годы жизни он писал: «Маленькая девочка в слезах. Эту девочку надо утешить. Только тогда в мире порядок».
Он научил трехлетнего мальчика пускать мыльные пузыри. Но, ударяясь о стену, пузыри лопались. Мальчик плакал. Несколько дней Экзюпери ходил сумрачный. Потом прибавил в мыльную пену каплю глицерина. Теперь пузыри отпрыгивали от стены, как мячики; они стали ярче и прекраснее. Ему принадлежало много «взрослых» изобретений, но прыгающими мыльными пузырями он гордился больше, чем всеми другими своими открытиями.
В Нью-Йорке, куда Экзюпери приехал после оккупации фашистами Франции, он ночью поднимался от письменного стола, где лежали страницы «Маленького принца» — приходилось работать по ночам, чтобы закончить сказку к рождеству, в тот 1942 год рождественский подарок был особенно необходим людям, — подходил к окну и отсюда, с пятнадцатого этажа, один за другим пускал в свободный полет игрушечные бумажные вертолеты.
Иногда их подхватывал ветер и уносил вверх, к звездам. Иногда они устремлялись в море, или даже за море, на его родину, или, медленно снижаясь, плыли между домами спящего города.
Как-то он вышел погулять вместе со своей женой Консуэло. Впереди шел ребенок и бережно нес вертолет. Антуан сразу узнал творение своих рук и, просияв особой своей, мальчишески победительной улыбкой, взглянул на жену.
Собственно, вся его жизнь протекала, как один долгий-долгий полет из старого замка Сен-Морис с круглыми башнями, где он жил ребенком, к той маленькой звездочке, астероиду В-612, где родился созданный его воображением Маленький принц. Чем дальше и безвоз- вратнее отдалялось детство реальное, тем ближе становилось детство волшебное; и как они повторяли одно другое...
Он писал матери, навсегда оставшейся для него самым близким человеком: «Мир воспоминаний детства, нашего языка и наших игр... всегда будет мне казаться безнадежно более истинным, чем любой другой.