И пока он идет, ушастый предусмотрительный фенек превращается воображением в такого же ушастого, но безмерно более мудрого Лиса, который потом на страницах сказки откроет Маленькому принцу тайну приручения; от принца эта одна из самых важных человеческих тайн сообщится и нам.
— Сказка уводит от жизни, — повторяют иные люди.
Как? Куда она может увести, если ничего, кроме жизни, в мире нет?
— Сказка открывает самое драгоценное, что заключено в нашем существовании. Она как дверь в смысл существования. Следите, следите, чтобы дверь не захлопнулась, — говорят другие.
Как он был счастлив, как поглощен в минуты, когда Лис переселялся в его воображение из улиточных своих садов и впервые от лица всей природы рассказывал о важнейшем, чему научила его судьба.
Потом он все это запишет. Только неизвестно, будет ли это потом. Но все равно, даже если оно не суждено, нельзя упустить ни слова из неслышной исповеди Лиса.
Влажный ветер, который, бывало, годами не залетал в Ливийскую пустыню, в эти дни дует щедро и неутомимо, даря еще один час, еще, еще...
Вместе с Прево Экзюпери разводит костер и, когда пламя разгорается, думает: «Мы просим пить, но просим и отклика. Пусть загорится в ночи другой огонь; ведь огнем владеют только люди, пусть же они отзовутся».
В его широко раскрытых, воспаленных глазах возникает видение спасителя с флягой, полной воды, и видение фонарщика.
Что бы ни было впереди — жизнь или смерть, — сказка продолжает свой путь, рождаясь слово за словом.
... Проходят двадцать девятое, тридцатое, тридцать первое декабря, наступает новогодняя ночь тридцать пятого года — под звездами пустыни, более яркими, чем огни всех новогодних елок.
Тогда, как и должно быть, к нему является гость.
Он сразу узнает его: это золотоволосый Тонио — собственное его детство. Он хочет расспросить о Сен-Морисе, но знает, что на этот раз гость явился со звезды — вон с той маленькой звездочки над головой; прилетел, упал, возник, как та черная слеза на белой скатерти плоскогорья.
Он расспрашивает Маленького принца о розе, о ростках баобабов, грозящих разорвать своими корнями планетку. И о тех, кого принц встретил в пути.
И он знает, что гость явился из самой глубины его существа, дальней и такой трудной дорогой, которая могла открыться только в пустыне— на тысячи миль вокруг, и на бесконечность в глубину земли, и в глубину неба, — наполненной тишиной ожидания, мольбой об отклике.
Будь же благословенна тишина Ливийской пустыни!
...Ночь на первое января 1935 года; это и есть день рождения Маленького принца, хотя он и раньше много раз, может быть даже всю жизнь, возникал в душе сказочника.
Гость приходит в канун Нового года, когда у нас все покрыто белым снегом, а там убитая солнцем пустыня с трудом переводит дыхание в недолгой ночной прохладе. Он приходит не с пустыми руками. Подарок его — жизнь. Наутро появятся люди с водой.
Гость Маленький принц.
ПОСЛЕДНИЙ ПОЛЕТ
В Нью-Йорке сорок второго года — Сент-Экзюпери тогда оканчивал сказку — журналисты так писали о нем: «По внешнему виду он, пожалуй, простоват: более шести футов ростом, с круглым лицом, выразительным, но не отличающимся тонким рисунком ртом, с редкими волосами на голове и. вызывающе вздернутым носом. Но у него замечательные руки, столь же изящные и красноречивые, как и его речь. Пожатие такое крепкое, что чувствуешь — он может вырвать руку». И еще: «Он передвигался похоже на пеликана — неуклюже и как бы сам испытывая неловкость».
С каким обидным, хотя и доброжелательным невниманием нарисован этот портрет; изящные руки да еще крепкое рукопожатие — вот и все особенное, что заметили авторы.
Но можно ли винить их? Помните, что сказал Лис?
— Вот мой секрет, он очень прост: зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь.
— Самого главного глазами не увидишь, — повторил Маленький принц, чтобы лучше запомнить.
— Твоя роза так дорога тебе потому, что ты отдавал ей всю душу.
— Потому что я отдавал ей всю душу... — повторил Маленький принц, чтобы лучше запомнить.
— Люди забыли эту истину,—сказал Лис,—: но ты не забывай: ты навсегда в ответе за всех, кого приручил.
... В сороковом году, когда французское правительство еще не капитулировало и авиация вела последние отчаянные бои с гитлеровцами, во время коротких перерывов между заданиями Экзюпери, задумавшись, рассеянно рисовал на полетном листе бабочку и мальчика с крыльями — на облаке.
— Почему вы всегда рисуете мальчика и бабочку? — спрашивал летчик Ошеде, один из друзей по эскадрилье.
Экзюпери молчал. Вероятно, то, что могло быть ответом на вопрос, он тогда еще только предчувствовал.
Потом облако на рисунке исчезло, сменившись астероидом; и не стало у мальчика крыльев. Единственное, что делало Экзюпери похожим на этого мальчика, был длинный, длинный шарф, небрежно намотанный вокруг шеи, с концами, развевающимися по ветру; да еще что-то неуловимое в выражении лица.
... Однажды он слишком резко, как ему потом показалось, поспорил с другом и в извинительной записке вместо подписи нарисовал Маленького принца.
Друг узнал Экзюпери.
... Колыбелью Маленького принца был Сен-Морис, пустыня, звездное небо. Но возникла сказка во время войны; может быть, поэтому она .не похожа ни на одну сказку в мире, потому такая печаль в ней и отчаянная мальчишеская надежда.
¦ Во Франции сейчас голодно и холодно. И люди там очень нуждаются в утешении», — писал Сент-Экзюпери, посвящая сказку своему другу Леону Верту, одному из пленников фашизма — ¦заложников», как он называл их.
Во всем мире в те трудные годы было голодно и холодно.
¦Я посвящу эту книжку тому мальчику, каким был когда-то мой взрослый друг», — писал Экзюпери, нежно напоминая, что тем, кто очутился волей временных обстоятельств в рабстве, нельзя забывать о вечном, что заключено в глубине сердца и неподвластно тирании.
... Сент-Экзюпери ехал в Алжир, чтобы участвовать в битве за освобождение Франции, а в типографии печатали первые тиражи сказки; отныне она будет появляться в одной стране за другой и в каждой семье.
Он должен был вернуться в небо даже ценой жизни, как Маленький принц должен вернуться на астероид.
— Напрасно ты идешь со мной, — говорил в сказке Маленький принц летчику. — Тебе будет больно на меня смотреть. Тебе покажется, будто я умираю, но это неправда...
Летчик молчал.
— Видишь... это очень далеко, — продолжал принц. — Мое тело слишком тяжелое. • Мне его не унести.
И у Экзюпери было тяжелое тело сорокачетырехлетнего человека, изломанное и неловкое после стольких аварий; вслед за Ланцелотом он мог бы повторить: «Я был пять раз ранен тяжело и три раза смертельно». Но что из того; он чувствовал, что должен воевать, как и Ланцелот должен сражаться с Драконом.
-Меня смогут услышать, — писал он, — только в том случае, если я и мои товарищи будем рисковать своей жизнью за наше дело».
Так важно быть услышанным, но и это не самое главное.
-Именно в застенках, именно под гнетом оккупантов и рождаются всегда новые истины, — писал он в ¦Послании заложнику». — Сорок миллионов заложников размышляют там (в оккупированной Франции) над своей новой правдой».
Быть там, где в муках рождается правда, — этого никому нельзя передоверить.
После долгих хлопот Сент-Экзюпери разрешили полеты на ¦лайт нинге», разведывательном самолете — летающей фотографической камере, как его называли. Это самая скоростная машина того времени и самая высотная; поднимаясь на восемь тысяч метров, она неуязвима.
Но у «лайтнинга» нет брони и вооружения, кроме разве фотообъективов, так что вынужденный снизиться даже при легкой аварии самолет беззащитен; как бабочка, которую Экзюпери рисовал на полетных листах.
...В войну он писал: ¦Главное, когда где-то продолжает существовать то, чем ты жил. И обычаи. И семейные праздники. И дом твоих воспоминаний. Главное — жить для возвращения».
Он и возвращался; и что бы ни предстояло впереди, он чувствовал себя счастливым.
После одной из первых тренировок Экзюпери неудачно сажает ¦лайтнинг», и командир с тайной радостью «вынужден» отстранить его от полетов.