Господин нагибается, поднимая галстук, но Максик совершил головоломный прыжок и отстегнул подтяжки. И пока господин, поддерживая руками штаны, в ужасе удирает с арены под громовой смех цирка, с ног его сваливаются туфли: это Максик, которого никто не видит, ловко развязал шнурки.
После одного-единственного циркового представления Максик стал артистом, как он и желал, да еще артистом знаменитым.
Счастлив ли он? Да нет... Иногда так хочется ничем не отличаться от других людей, стать как все.
... Напишет эти два слова Эрих Кестнер и, может быть, с болью вспомнит время, когда на его родине страшные люди сжигали в кострах книги Шекспира и Андерсена, Толстого и Достоевского; исчезали в огне и его сказки.
Одно желание у Максика — превратиться в обычного мальчика. И тогда сказка приводит его к советнику медицины Конраду Вакс- муту, у которого на дверной табличке значится:
Специалист по недовольным собой.
Лечение великанов и карликов бесплатное
Максик выбегает из кабинета советника медицины веселый и счастливый: Ура! он теперь обычный мальчишка.
Но почему никто не радуется вместе с ним? И вдруг он понимает, что никогда не сможет выступать в замечательном номере, придуманном специально для него. И — о ужас! — даже профессор Йокус равнодушно отворачивается от Максика, не узнавая его.
Когда, не в силах выдержать горя, Максик проснулся в слезах — все это происходило во сне, — профессор йокус сказал ему:
— Ты мечтал стать обыкновенным мальчишкой, вместо того чтобы оставаться самим собой.
— Ага, — смущенно подтвердил Максик. — Ты как-то говорил, что надо кем-то быть и что-то уметь. А тут я вдруг стал никем.
— С нашим искусством много не сделаешь, — задумчиво сказал
Йокус. — Мы можем добиться лишь двух вещей: удивить и развеселить людей.
— А что такое «много»? — спросил Максик.
— Предотвратить войну, — ответил Йокус. — Победить голод. Избавить человечество от неизлечимых болезней.
«Оставайтесь самим собой, десять раз подумайте, прежде чем превратиться в «таких, как все», если все — на одно лицо», — говорят волшебники людям.
Оставайся самим собой, и когда-нибудь ты сделаешь и то, что профессор Йокус считает самым важным.
ВОЛШЕБНИЦЫ
Не потеряй, не отдавай того, что природой доверено тебе, что, когда придет срок, только ты сможешь подарить людям.
Астрид Линдгрен была домашней хозяйкой — воспитывала детей, готовила обед, убирала квартиру.
Но родина ее, Швеция, — особенный край. Спросишь шведа, сколько жителей в его стране, а он ответит:
— Нас, людей, семь с половиной миллионов. — Оглядевшись по сторонам и понизив голос до шепота, он скажет еще: — Ну, а сколько троллей — кто знает? Известно только, что их очень много...
Тот, кто читал книгу Сельмы Лагерлёф «Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями» — а это одна из самых прекрасных книг на земле, — помнит, что родился Нильс Хольгерсон на юге Швеции, в маленькой деревушке Вестменхег.
Это был довольно несносный мальчишка.
— На уроках он считал ворон и ловил двойки, — рассказывает Лагерлёф. — В лесу разорял птичьи гнезда, гусей — дразнил, кур — гонял, в коров бросал камни, а кота дергал за хвост, будто хвост — это веревка от дверного колокольчика.
Так прожил Нцльс до двенадцати лет, когда однажды, оставшись в воскресный день дома один, он увидел, что крышка заветного маминого сундука откинута и на краю его сидит маленький человечек: на голове — широкополая шляпа, черный кафтанчик украшен кружевным воротником, чулки у колен завязаны лентами с пышными бантами.
Недолго думая Нильс сдернул со стены сачок. Один взмах —и тролль забился в сетке, как стрекоза.
На этот раз шалость не прошла Нильсу даром. Тролль рассердился и заколдовал его в мальчика с пальчик.
Наказание не кажется очень уж жестоким. На спине гуся Мартина Нильс смог зато облететь всю Швецию до далекой Лапландии. И сколько же удивительного открылось ему, сколько испытал и узнал он в долгом пути, каких замечательных людей встретил...
И Астрид Линдгрен родилась на юге Швеции, в Смоланде, в крестьянской семье, только лет примерно через сто после того, как возник там мальчик Нильс из сказки.
Смоланд — страна озер и скал. Земля здесь покрыта гранитными валунами; их в древнейшие времена принесли на широких своих спинах ледяные поля. Прежде чем посеять хлеб, нужно убрать камни.
— Как они работали! — вспоминала Астрид Линдгрен о родных.— До сих пор мне видится длинная каменная стена, которую бабушка сложила своими руками.
Предоставленные себе, бесконечными северными вечерами дети рассказывали друг другу сказки. И так как истории Астрид, по общему мнению, были самыми таинственными, ее прозвали «Наша Сельма Лагерлёф».
Забыла ли она об этом, когда выросла?
Может быть, ей и казалось, что забыла, но на самом деле это только спряталось в ней.
Однажды тяжело заболела дочка Астрид. Надо было развеселить бедную девочку, метавшуюся в жару. Астрид сидела у постели больной, полная тревоги, и мысленно призывала всех, кто мог бы помочь утешить дочку; духов сказки тоже — их-то, конечно, прежде всего.
Тогда впервые явилась известная теперь всему миру веснушчатая девятилетняя девочка с рыжими косичками, проживающая на окраине маленького шведского города в доме, который она назвала вилла «Курица», вместе с обезьянкой господином Нильсоном и лошадью,— словом, явилась Пеппи Длинныйчулок, дочь капитана Эфроима Длин- ныйчулок.
Ее увидели одновременно и дочка и мама. Они ужасно обрадовались неунывающей одинокой девочке и улыбнулись ей; замечено, что если человека встретят улыбкой, он на всю жизнь останется как бы освещенным солнцем.
А потом все пошло само собой. Раз уж Пеппи появилась, она-то придумает такое, что не соскучишься.
Но все-таки как же она возникла?
Однажды в Копенгагене собрались трое писателей, награжденных премией имени Андерсена, высшим отличием сказочников: Памела Трэверс, Астрид Линдгрен и Эрих Кестнер.
Встречу они решили отпраздновать в кабачке. Астрид Линдгрен больше всего хотелось потанцевать.
Ведь и Пеппи без ума от танцев. Помните, когда воры Блом и Громила Карл попытались ограбить одинокую обитательницу виллы ¦Курица», Пеппи сперва связала их. А потом разрезала веревки, но с условием, что Громила Карл станет с ней танцевать, а Блом будет им играть на гребенке с папиросной бумагой.
Воры совсем выбились из сил, но Пеппи все не отпускала их:
— Нет, нет, дорогие мои, я не натанцевалась! О! Я могла бы плясать до четверга, — сказала она, когда пробило три часа ночи.
Но это был праздник Кестнера: в тот день именно он получил Андерсеновскую премию. Кестнер был настроен задумчиво и немного торжественно: хотелось ему поговорить о самом главном.
— Вот смотрите, — сказал он Линдгрен и Трэверс, — премией награждены вы — две женщины — и только один мужчина. Чем это объяснить? Может быть, тем, что вы, матери, видите, понимаете, чувствуете своих детей, а вот я знаю по-настоящему одного-единственного ребенка: себя самого, каким я был когда-то. К прошлому тянется бесконечно длинный и хрупкий колодец, чудом сохранившийся, — и это все, что позволяет мне писать. Со дна колодца видна звезда. А когда глядишь с вершины в глубь колодца, открывается твое детство.
— Вы правы, — согласилась Астрид. — Матери видят многое. Но так, до конца и изнутри, чтобы писать о нем, мы тоже знаем одного- единственного ребенка.
... Этот-то ребенок и явился из Смоланда, из детства Астрид, и тогда возникла Пеппи.
— Для маленьких детей очень необходимо, чтобы жизнь шла по размеренному порядку, а главное, чтобы этот порядок завели они сами, — говорит Пеппи.
Вот она и завела ¦ размеренный порядок», куда, конечно, входит и побег на необитаемый остров и многое другое, что иному взрослому покажется странным.
Она твердо знает не только, как жить, но и для чего она живет. Блумстерлунд избивал лошадь, которая не могла стронуть с места телегу, груженную тяжелыми мешками. Пеппи попыталась усовестить его, а так как этот жестокий человек не унимался, несколько раз подбросила его в воздух, сыграла им в мячик; это помогло — взглянув на мир с высоты, он стал смирнее овечки.