... Матиуш уже не был королем, перенес столько страданий, но теперь он, фабричный мальчишка с окраинной улицы, стал вполне человеком; как назвать его судьбу — счастливой или несчастливой? ..
К Матиушу пришел Фелек — опустившийся, озлобленный. Снова Вырвидуб и Валигора, как звали их когда-то солдаты на войне, очутились вместе. Матиуш поселил Фелека в своей комнате и устроил на фабрику, в тот же цех, где работал сам. Иногда ему казалось, что Фелек успокоится, его захолодевшее сердце оттает. Но затишья проходили, на Фелека накатывали неудержимые порывы мстительного горя. Во время одного из таких припадков Матиуш попытался унять Фелека, тот с силой отшвырнул его; Матиуш попал в машину и был тяжело ранен. Врачи сделали все возможное, но им не удалось спасти мальчика.
Так страшно, даже безнадежно кончается сказка.
Значит, у сказки может быть и совсем печальный конец?
Так покажется, только если забыть о свете, который она излучает — далеко-далеко, через многие поколения. В этом свете рассеянный и беззащитный добрый чудак, может быть, разглядит все-таки, что наглый серый человек, который пытается командовать им, простонапросто собственная его тень; а разглядев это, добрый чудак, может быть, и сумеет заставить тень занять положенное ей место. Может быть?! Вот и окажется, что даже у сказки «Тень», едва ли не самой печальной сказки Андерсена, счастливый конец — ведь она в какой-то мере предотвращает или пытается предотвратить власть теней.
И в сказке «Король Матиуш Первый» слезы и даже кровь пролиты не напрасно, а для того, чтобы, если только это возможно, в реальном мире не стало безвинных страданий детей или хотя бы стало их меньше. Сказочный свет правды струится из этой сказки в будущее — ив далекое и в самое близкое.
Каким чудом обретают эту таинственную * силу слова сказочника?
Есть у Януша Корчака сказка-повесть «Койтусь чародей». Койтусь, обыкновенный мальчишка-школьник, получил дар творить волшебства. Вот он сидит в классе на задней парте, а у доски товарищ его не может решить простенький пример. Молоденькая учительница развернула журнал и занесла руку с пером, чтобы поставить единицу. Как помочь другу? «Пусть, — решает Койтусь, — на лицо учительницы сейчас же сядет муха». Желание чародея выполнилось. Учительница отмахнулась и снова взялась за перо, но уже десятки, сотни противных синих мух кружатся вокруг нее — жужжат, кусают. Несколько секунд учительница пыталась отогнать мух, беспомощно размахивая руками под смех всего класса, потом сгорбила плечи и горько заплакала. Тогда щемящая сердце жалость охватила Койтуся. «Пусть, — подумал он,— мухи исчезнут, и пусть на столе учительницы появится самая чудесная роза, какая есть на свете».
В то мгновение, пока это желание исполнялось, Койтусь почувствовал острую, почти непереносимую боль, будто роза, возникая, всеми своими шипами разрывала сердце волшебника.
Доброе волшебство всегда оплачивается дорого и только одним: кровью сердца, — вот о, чем говорит сказка.
ИЗ СКАЗКИ — ДОМОЙ
Януш Корчак возвращался из королевства Матиуша в свою чердачную комнату на Крахмальной улице, постаревший, осунувшийся, будто перенес длительную тяжелую болезнь.
Трудно далась Старому доктору вечная разлука с маленьким ко- ролем-сиротой.
Теперь Корчак неотступно думал о главном: как предотвратить тут, в Доме сирот, все то, что привело к краху королевство Матиуша?
В Доме есть свой сейм — детский парламент. Передать власть ему?
А что, если и там, как в парламенте королевства Матиуша, всем станет заправлять сильный и властолюбивый подросток, слуга своих прихотей?
¦ Нет ничего хуже, когда многое зависит от одного, — писала ¦Школьная газета» Дома сирот. — Уж такова человеческая натура: когда кто-либо знает, что он незаменим, он начинает себе слишком многое позволять, а когда сознаёт, что без него обойдутся, скорее идет на уступки».
Чтобы предотвратить самую возможность господства властолюбцев — ¦террор злых сил», как выражался Корчак, — над сеймом должна существовать некая высшая власть: правда, справедливость. Должен быть создан закон, выражающий эту правду, и суд, следящий за соблюдением закона.
А что^ если подростки, похожие на Фелека, возобладают и в суде?
Этого не произойдет, думал Корчак, раз состав суда будет назначаться по жребию из маленьких и больших ребят, из слабых и сильных.
Печальная история королевства Матиуша напоминала: одна правда должна стоять над всеми — и взрослыми и детьми, — населяющими маленькую детскую республику в Варшаве, Дом сирот. В законе о суде предусматривается право детей подавать жалобу и на воспитателя, если тот поступил несправедливо, и право, даже моральная обязанность, самого воспитателя просить суд дать оценку своему поступку при первом же сомнении в справедливости совершенного.
Если воспитатель никогда не сомневается в разумности своих действий, какой же он воспитатель, думал Корчак.
А если, усомнившись, он скроет свои колебания, как может такой человек учить правдивости; и все равно не уйдет он ¦от суда людского», все равно в спальнях, в темных углах, пусть тайком, шепотом, будет произнесен ребячий приговор, всегда менее обоснованный и более суровый, чем приговор открытого суда.
И с этим общим равенством перед законом в души ребят и в душу воспитателя — он ведь самого себя тоже продолжает воспитывать — входит сознание того, что хотя там, за стенами дома, в полуфашистской Польше Пилсудского, бесконтрольно правят жандармы, войты, большие и маленькие чиновники, те, кто обладает властью, деньгами, силой, тут все — обязательно все — подчиняются только закону справедливости.
Корчак сам несколько раз подавал на себя в суд: когда без достаточных оснований заподозрил девочку в краже, когда сгоряча оскорбил судью, когда выставил расшалившегося мальчишку из спальни.
Он давал показания, слушал выступления судей — маленьких и больших, — безропотно принимал приговор. В этом не было и тени позы, это каждый раз становилось для него серьезнейшей проверкой, важным личным событием, порой очень горьким и ранящим. Это позволяло ему еще и еще раз проверить себя; проверить, как его поведение воспринимается миром детей.
Один раз суд применил к нему семьдесят первую статью свода законов Дома сирот: «Суд прощает, потому что подсудимый жалеет, что так поступил». В другие разы была применена двадцать первая статья: «Суд считает,что подсудимый имел право так поступить».
«Я утверждаю, — писал Януш Корчак в книге «Дом сирот», — что эти несколько судебных дел были краеугольным камнем моего формирования как воспитателя, который не обижает детей не только потому, что хорошо к ним относится, а потому, что существует сила, защищающая детей от произвола, своевластия, деспотизма воспитателей».
Как пришел Корчак к идее детского суда?
В старинных польских хрониках говорится, что, если дети поспорят между собой и не смогут прийти к соглашению, надо назначить третейского судью. Он много раз перечитывал «хроники» и всегда глубоко задумывался над этими строками. У Достоевского в «Дневнике писателя» описывается суд, существовавший в одной из детских колоний для малолетних правонарушителей под Петербургом. Но там задача суда была только в том, чтобы определить меру наказания для несомненно виновного — чтобы осудить. И так как каждый подсудимый наказывался, осуждался, то само предание суду становилось унизительным.
И не было закона, стоящего над судом, а от этого участь подсудимого определялась иногда и произволом судей — ребят-колони- стов и воспитателей.
Корчак пришел к мысли о своем суде еще совсем молодым учителем, задолго до Дома сирот, когда и король Матиуш существовал лишь в смутном замысле. В летней колонии в Мархлевке, где он тогда работал, один из мальчиков загулялся в лесу, возвратился поздно и заставил изрядно переволноваться колонию. На собрании ребят, настроенных очень сурово, Корчак произнес замечательную защитительную речь, где доказывал, что хотя мальчик несомненно виновен, но ведь он был так поглощен лесом, природой, которую он, дитя городских трущоб, прежде совсем не знал, был так счастлив, что не смог совладать с собой и просто забыл обо всем на свете.