Надо же, она столько лет не вспоминала о родных, а теперь вот, на другом конце света, вспомнила... Стыдно ей, что ли? Чушь, отец с матерью только рады были продать ее первой встречной за десяток монет, а если б даже Линн осталась, никому от этого лучше не сделалось бы. Еще и попрекали бы за дурацкое упрямство.
Да что же с ней такое?! Совесть проснулась? К лешакам совесть, от нее одни... ну не неприятности, но не ко времени она решила о себе напомнить, это точно. Н-да, лучше по сторонам глазеть, хоть и осторожно, чтобы не оскорбить сестер. Ох уж эта ее природная любознательность... А если подумать, что ей остается делать? Обо всякой магической зауми пускай у Тайриэла голова болит, это его хлеб. И его затея, кстати, вот пусть и расхлебывает. В ее же силах попытаться переубедить Лориссу — этим она и займется... как только найдет колдунью. Хорошо, что у самой Линн нет ни малейших способностей к магии, — от них-то и впрямь одни беды. Вот Тайриэл, например, весь из себя могущественный чародей, и куда его это могущество привело? Правильно, в женский монастырь!
Линн с превеликим трудом подавила рвущийся наружу смешок и пониже опустила голову, чтобы накатившее на нее веселье и рыскающий по сторонам любопытный взгляд были не так заметны. А посмотреть там было на что, более того — все, что Линн видела, не только нравилось ей, но и вселяло удивительное уютное спокойствие. И стройные очертания зданий, сложенных из светло-серого камня, с крытыми коричнево-красной черепицей крышами. И маленький дворик, украшенный прелестной статуей из золотистого мрамора. И снующая по нему разномастная живность — кошки по большей части, но поперек одной из дорожек разлеглась здоровенная вислоухая псина с роскошной, редкой белизны, шубой, а на могучем собачьем загривке нахально расположился крошечный черный котенок. И сами монахини — в длинных, с множеством складок, небесно-голубых одеяниях, с добрыми, разрумянившимися от свежего воздуха лицами. Ни одна не выглядела исхудавшей или изнуренной. Многие дружески улыбались, завидев нежданных гостей. И сестра Ильга, их провожатая, тоже выглядела доброй, только грустной. И совсем юной — а Линн считала, что все монахини если и не старухи, то женщины зрелых лет.
Странноприимные (про себя Линн для простоты окрестила их гостевыми) покои тоже девушке понравились. Роскошью они не блистали, но обставляли комнату, несомненно, с любовью и заботой о ее обитателях. Каменные стены, обшитые для тепла досками, украшали тонкой работы гобелены в лазоревых и белых тонах — безусловно, вытканные самими сестрами. Простая, но добротная мебель — причем кровать отгорожена от остальной части комнаты подобием ширмы; небольшой очаг со сложенной рядом горкой дров. Линн бы не отказалась пожить здесь подольше, хотя знала, что времени у них мало. Самое большее — неделя. А как жаль... Она так устала от походной жизни!..
В отличие от очарованной Линн, у Тайриэла все окружающее вызывало резкое неприятие, поскольку он смотрел не только и не столько глазами. Кошки, уют и общее дружелюбие — все это, конечно, хорошо... для первого впечатления, которому Тайриэл порой доверял, а порой предпочитал дождаться второго. Эльф видел печать увядания на лице и на сердце встретившей их девочки-монахини, чувствовал впитавшуюся в камни боль, и горечь, и страдания, и поднимающуюся из глубин смерть. Нечто подобное он ощущал на кладбище — много лет назад, еще в Лесах. Возможно, на этом месте когда-то давно случилась битва... или еще что-нибудь. К тому же в памяти любого человека найдутся мрачные закоулки — и местные обитательницы, прошлые и нынешние, наверняка не были исключением. Тайриэл мало в этом понимал, но догадывался, что в монастырь шли не от хорошей жизни.