«Это был сон, — говорит он про себя. — Почему я не умер во сне, зачем пробудился?»
И вдруг голос, самый дорогой на свете, голос сына, произносит прямо у него над ухом:
— Ничего не бойся, отец, я с тобою!
И мастер Войтех, решив, что это ему грезится, произносит вслух:
— Неужто ты и впрямь здесь, Вит? Ах, дорогой мой, уходи отсюда поскорее, это место совсем не для тебя.
— Свет, принесите свет! — орут вооруженные алебардами наемники и направляют свое оружие во тьму, откуда слышится голос шапочника. — Свет сюда, да поживее, у него тут кто-то есть!
Поспешные шаги грохочут по каменным плитам коридора, и в камеру вбегает тюремщик с зажженной масляной лампой.
— Идиоты проклятые! — возмущается он. — Что это вам в голову взбрело? Он ведь тут один-одинешенек.
— Но он с кем-то разговаривал, — клялись посрамленные алебардники.
— Спятил, наверное. Не с ним первым, не с ним последним такое в этой дыре приключалось, — похохатывает тюремщик.
Свет лампы освещает камеру, сырые стены выступают во всей своей пугающей наготе, тускло поблескивает каменная кладка; видно, как тонкими струйками просачивается из щелей и стекает на землю вода. Все — алебардники, тюремщик да и мастер Войтех — напряженно оглядывают тесное, наводящее ужас помещение. Однако видят только друг друга, никого больше.
— Это он сам с собой разговаривал, — хохочет тюремщик. — Ничего особенного. Такое часто случается.
— А я готов об заклад побиться, — встревает один из наемников, — что слышал еще чей-то голос.
Его приятель усердно ему поддакивает, тряся головой.
— Небось винца лишку хватили, — насмехается тюремщик и тычет их пальцем в животы, которые тут же поджимаются.
«Я бы тоже мог об заклад побиться, — думает мастер Войтех, и сердце его наполняется волнением и удивительным ощущением счастья. — Здесь был мой Вит, это он уговаривал меня ничего не бояться. Да, сынок, ничто меня не испугает, даю слово. Городу нужны мужественные люди, и тебе за твоего отца краснеть не придется».
Меж тем тюремщик большим ключом разомкнул оковы на руках и ногах шапочника, и стража вывела мастера Войтеха из камеры. Тюремщик еще раз осветил его лампой с головы до ног и расхохотался, довольный. В этом оборванце, с синяками и кровавыми подтеками и ссадинами, никто не узнал бы состоятельного домского горожанина и члена сената.
— То-то герцог потешится, увидев, как славно мы радеем об его гостях! — воскликнул тюремщик под общий смех наемников.
— Можно бы и еще чуток добавить, — предложил один из них, здоровенный громила, и оба солдата занесли над головой свои алебарды, чтобы древками ударить узника.
Далеко от тех мест, в столовой своего тихого дома, галантерейщик видит, как нахмурилось лицо спящего Вита, как быстро-быстро зашевелились его губы, и тут же в коридоре тюрьмы герцогского замка солдатские алебарды невообразимым образом зацепились за каменную кладку и наемники с проклятиями и бранью тщетно пытаются их высвободить. Тюремщик при виде случившегося спешит им на выручку, но стоило ему шагнуть, как он, поскользнувшись, рухнул наземь. Выпавшая из его рук лампа, отлетев неведомо куда, гаснет. Мастер Войтех недоумевает, ему непонятно, что происходит. Он стоит и спокойно ждет, что будет дальше.
— Пойдем, отец, — произносит возле его уха родной голос. — Очень удобный случай подвернулся. Я выведу тебя отсюда.
— Кто это еще здесь болтает? — взревел тюремщик, поднимаясь с земли. — Держите их, а то удерут!
Но в тот же миг от крепкого удара в поясницу скорчился и уже не смог подняться. Добравшись на четвереньках до дверей камеры, он завопил пуще прежнего.
— Ребята, бегом! — подгонял он солдат. — Держите их!
Однако солдаты находились не в лучшем положении. Сначала они тщетно пытались высвободить алебарды, а теперь были не в силах отлепить от алебард рук. Пальцы их словно свело судорогой, они вцепились в древко и не выпускали его.
— Пойдем, отец, — повторил голос Вита прямо в ухо мастеру. — Поспешим, пока не поздно.
Мастер спешит. Он словно вслепую ловит вокруг себя воздух, но так и не может ничего нащупать.
— Ах, Вит! — воскликнул он. — Я слышу тебя, но не знаю, где ты. — И, охваченный внезапной тоской, мастер воскликнул: — Ради всего святого, мальчик, ты жив?
Голос прошелестел около его уха, в нем звучали веселые нотки, и галантерейщик Пруба, сидя у себя дома, увидел, что мальчик улыбается во сне.
— Я жив, отец, за меня не беспокойся. Но тебе надо поторопиться, чтобы уйти отсюда подальше. Шагай прямо к воротам дворца, им не удастся тебя задержать.