Из других источников известен более полный вариант этой сказки, в котором специально подчеркнут кармический аспект, столь характерный для тибетского фольклора и мировоззрения в целом. Ниже приводится перевод текста, выполненный нами по изданию: Das Sarat Chandra. Journey to Lhasa and Central Tibet. — London, 1902. — P. 92–94. (Cp.: Дас Сарат Чандра. Путешествие в Тибет / Пер. с англ. под ред. В.Л. Котвича. — Спб, 1904. — С. 123–125).
Как-то раз знаменитый подвижник Дугпа-кунлег из школы «красношапочников», известный также необычностью поступков, остановился в доме управляющего Кхан-тоя в Лхасе. Он заметил, как жена хозяина пытается украсть кусок благовоний из сумки нищего, отдыхающего в их доме, заменив ценную вещь на яблоко. Подвижник назвал ее поступок греховным и преступным и в качестве наставления поведал следующую историю.
В древности в Индии жили два друга. Один из них, житель гор, был человек бесчестный; другой, житель равнин, следовал добродетели. Однажды они шли по долине и вдруг обнаружили вазу с золотом. Житель равнин сказал:
— Теперь, когда удача одарила нас сокровищем, надо прежде всего возблагодарить местных богов, а затем разделить золото между собой.
Его приятель возразил:
— Друг, день уже близится к концу, давай перенесем дела на завтра, сейчас же лучше отнесем вазу ко мне домой.
Житель равнин согласился. Когда на следующее утро он пришел к приятелю, то застал его в дальнем углу, жалующегося на судьбу и льющего слезы.
— Ах, друг! — воскликнул горец. — Мое сердце исполнено стыда и печали. О, как мне рассказать тебе об этом! С вазой произошло удивительное превращение, и сегодня утром я нашел в ней только опилки. Лишь боги знают, что случилось с сокровищем. Больше всего меня печалит то, что этот случай означает конец нашей дружбы. Ведь ты будешь постоянно относиться ко мне с подозрением.
Сказав так, он зарыдал с новой силой.
Тот, к кому он обращался, понял тайный умысел, но ответил с удивительным спокойствием:
— Друг мой, не надо плакать. Утрата сокровища — не самая большая беда из всех возможных. Если мы останемся друзьями, то сможем сохранить наше счастье. Случай дал нам сокровище, случай и забрал его, рыданиями горю не поможешь.
Лжец решил, что цель достигнута, и вскоре осушил слезы. Перед тем, как удалиться, житель равнин произнес:
— Друг, чуть не забыл сказать тебе об одном деле. В моем саду поспели вкуснейшие плоды манго и другие фрукты. Детей у меня нет, поэтому некому даже попробовать сладкий урожай. Пусть твои сыновья пойдут со мной, тогда я смогу угостить их ароматными плодами.
Согласие было получено, и двое мальчиков отправились в путь вместе с жителем равнин. Вернувшись домой, тот купил двух обезьян, которых назвал именами сыновей горца и выучил их откликаться на эти имена.
Через некоторое время лживый друг пришел забрать своих сыновей. Хозяин вышел к нему навстречу, громко и жалобно причитая:
— Друг, сердце мое обливается кровью, но я должен сообщить тебе о несчастье, которое обрушилось на твоих детей. Оба наших дорогих мальчика превратились в обезьян!
— Этого не может быть! — вскричал горец.
— Если ты не веришь мне, то позови своих сыновей, и все увидишь сам.
Отец позвал по имени старшего сына. Вперед выскочила обезьяна, которая сразу забралась к нему на колени и стала ласкаться, как к старому знакомому. Преисполненный удивления, он позвал второго сына — и выскочила другая обезьяна, также запрыгнувшая ему на колени.
Тогда житель равнин спросил приятеля:
— Как же такое могло случиться? Быть может, если ты расскажешь мне, как золото смогло превратиться в опилки, то это поможет нам объяснить новое чудо?
Горец был напуган участью сыновей, которые, возможно, превратились в обезьян под воздействием колдовства его обманутого приятеля. Поэтому он решил признаться:
— Друг, я обманул тебя, сказав, что золото превратилось в опилки. Я забрал золото себе; давай теперь разделим его поровну. Но скажи мне, ты, которого я так сильно обидел, правда ли, что мои сыновья превратились в обезьян?
Конечно, нет. Разве люди могут стать обезьянами? Твои сыновья прекрасно себя чувствуют, они просто находятся в одном из дальних садов.
Таким образом, приятели разошлись по домам, получив каждый свое сокровище: горец — сыновей, а житель равнин — золото.
Прошли годы, и в конце концов оба приятеля предстали перед судом Бога смерти. Все их добрые и дурные поступки, намерения и молитвы были возложены на весы, и добрых дел оказалось больше.
Тогда между богом и демонами началась игра, состоящая в том, что бросанием костей определяются заслуги и проступки всех богов и людей. В зеркале кармы (мирские поступки) оба приятеля увидели свои дурные дела, которые заставили их покраснеть со стыда. Главным было превращение золота в опилки, а детей — в обезьян. Приговор Бога смерти гласил: горец должен пятьсот лет пребывать в аду, а житель равнин — пятьсот раз переродиться обезьяной. Более суровое наказание для последнего объясняется тем, что он похитил человеческие существа, которые, по его словам, превратились в мартышек. Но поскольку он принес большие жертвы после обретения богатства, то боги облегчили его участь.
Своим рассказом Дугпа-кунлег удержал женщину от воровства, поведав о тяжелом наказании за этот грех. Женщина вернула благовония в котомку нищего, после чего подвижник покинул ее дом и вернулся в монастырь Лхобраг.
Школа «красношапочников». Одежду красного цвета носили сторонники «старых традиций» в ламаизме, начало которым положил в Тибете в VIII в. знаменитый индийский наставник Падмасамбхава. Он проповедовал тантрический буддизм с его учением о возможности спасения в течение человеческой жизни путем мистического слияния со сверхъестественными силами. Впоследствии Падмасамбхава был обожествлен его учениками, создавшими секту Ньингмапа. Приверженцы «школы красношапочников» уделяли много внимания магической практике, поэтому они выделялись не только цветом одежды (большинство монахов после реформ Атиши в XI в. стало носить желтую одежду), но и необычным поведением.
Цинкэ. Голозерный ячмень, главная зерновая культура в Тибете.
Цзамба. Основная пища тибетцев. Представляет собой муку крупного помола, приготовленную из обжаренного ячменного зерна. Обычно цзамбу употребляли в пищу следующим образом: в муку добавляли чай с маслом или просто воду, а из полученного крутого теста скатывали шарики, которые можно было есть, не подвергая дальнейшей обработке. Ели и просто муку, беря ее щепотью.
Чи. Традиционная китайская мера длины, китайский фут. В настоящее время его значение — 0,32 м.
Хадак. Сравнительно узкое полотнище типа шарфа, длиной от одного до трех метров. Хадаки могли быть желтого, белого, синего, черного цветов, с вытканными на них узорами. Непременная часть любого подношения, в том числе ритуального. Некоторые образцы хадаков представляют собой настоящие высокохудожественные картины и очень ценятся тибетцами.
Чай с маслом. Традиционный и наиболее любимый напиток тибетцев. Растолченный кирпичный чай заливается кипятком, после нескольких минут кипения в него добавляют топленое масло, немного соли, щепотку соды или древесной золы, пропускают через сито и сбивают до получения пены. В бедных семьях вместо масла могли использовать молоко.
Слово «Ом»; слово «Хум». Первое и последнее слова из самой распространенной мантры «Ом мани падме хум» (возможный вариант перевода: «Да будет благословенным сидящий на лотосе»). В ваджраяне эта мантра приписывается бодхисатве Авалокитешваре. Последовательное обдумывание этих слов помогает подниматься по ступеням созерцания. Согласно одной из концепций слог «Ом» выступает символом дхармакайя, «космического тела Будды», а слог «Хум» — ваджракайя, «алмазного тела Будды», интегрирующего в себе все его отдельные тела. По мнению некоторых исследователей, мантра происходит от древнего магического заклинания, выражавшего единство ваджры (мани) и лотоса (падме), т. е. мужского и женского начала.