Я вошла в ресторан. Повеяло знакомыми запахами, которые я знала наизусть. Осторожно, будто крадучись, я подошла к лестнице… Сердце колотилось быстро и горячо. А если Вадим не узнает меня? Что делать тогда? И как вообще жить дальше?
— …Кур семьдесят штук. И двадцать ящиков пива светлого «Ночной Марсель», — донесся до меня энергичный голос жениха, и сам он, прижимая сотовый к уху, стремглав сбежал с лестницы и оказался возле моей застывшей фигуры.
— Вадим! — окликнула я его, и он, приостановившись, обернулся.
Лицо его сделалось недоуменным и недовольным. Он почему-то окинул взглядом мое пальто и сапоги.
— Это я, Марина, твоя невеста! — произнесла я еле слышно.
— Моя невеста? Ты себя в зеркале видела? — спросил он, грубо рассмеявшись.
— Видела… днем… — пробормотала я, чувствуя, что перила ускользают из-под пальцев.
— Да ты, видать, пьяная! Хорошую водку, значит, Авдеев привез… — Вадим тряхнул красивой челкой. — А я еще не хотел брать.
— Вадим, ты не узнаешь меня? — я осмелела и подошла чуть ближе. Попыталась тронуть его за руку.
— Охрана! Кто это? Выставить ее! — распорядился он куда-то в сторону, брезгливо отталкивая мою руку.
Я вздрогнула, как от удара.
— Кого, Вадим Романович? — услужливо спросил возникший рядом охранник Илья.
Вадим небрежно ткнул в меня пальцем и завернул к стойке бара.
— Не трогайте меня! — резко вырвавшись, я бросилась к выходу, распахнула дверь и выбежала на крыльцо ресторана.
Брызнувшие вдруг слезы застлали глаза. Прислонившись к деревянному крыльцу, я размазала их по лицу, узнавая светлую фигуру, которая приблизилась ко мне.
Юра Каверин потрясенно смотрел на меня.
— Что случилось?! — спросил он.
— Тебе что, делать нечего? — раздался резкий окрик, и я увидела на крыльце Вадима. — Иди работай!
Но Юра словно застыл, продолжая смотреть, как завороженный, с изумлением и болью.
— Ты что, не боишься работу потерять? — свирепо крикнул Вадим, и официант, немного потоптавшись, зашел внутрь ресторана.
Любимый жених грубо толкнул меня со ступенек.
— Убирайся вон… Невеста!
От сильного толчка я перелетела через порог и упала на грязный асфальт.
Вадим, сплюнув, исчез за дверью.
Медленно, потирая ушибленный бок, я поднялась на ноги и побрела прочь. Через несколько минут я заметила, что сумерки уже сгустились и моросит мелкий противный дождь. Его капли текли по моим щекам, смешиваясь с солеными слезами. Перебирая непослушными ногами, я тащилась к метро, и горькие, такие непривычные мысли просачивались в мою голову.
…Осталась только мама.
Неужели и она не узнает меня?..
Первым, кто узнал меня дома, оказался месье Рене. Увидев его, я испытала неимоверную тяжесть в груди.
О Боже! Он еще здесь!
— Ну, наконец-то! — воскликнул он прямо с порога, едва тетя Клаша открыла мне дверь. — А мы уже тебя заждались!
И, не дав опомниться, старик заключил меня в свои объятия.
За весь этот страшный вечер это было первое прикосновение не с отвращением, а с любовью.
Чувства смешались. Тяжесть слегка растворилась, и в душу прокралась робкая радость. Словно в горькую микстуру добавили маленькую ложечку меда.
Эмоции мои были тихи, и я молча сняла пальто и протянула его тете Клаше. Та тоже посмотрела на меня ласково.
— Устала, Мариночка?
Собственное привычное имя вдруг показалось мне ангельской песней. Неожиданно для себя я заливисто рассмеялась.
Однако дирижер, услышав эту реплику, нахмурился и взглянул на домработницу так пронзительно и жутко, что старушка вздрогнула и уронила пальто. Я благодарно нагнулась и подала его ей.
«Мариночка…» Значит, они меня отравили… этим супом из лошадиных глаз… хотя я его не ела… Но наваждение, кажется, начинает рассеиваться…
Старая служанка, которая нянчила меня с детства, узнала свое любимое «дите»! И нас теперь двое — я и она!
Наши взгляды встретились, но старушка внезапно пугливо отвернулась.
В ту же секунду в гостиной стало мрачно, как перед бурей.
Радость, едва возникшая, снова поникла, и, едва ворочая пальцами, в неотвратимом нехорошем предчувствии я начала разуваться.
С лестницы в красивом алом платье спустилась мама.
— Ида Львовна… — начала тетя Клаша и почему-то замолчала.
В моей груди стало горячо и больно. И я поняла, что сейчас что-то случится. Случится что-то очень важное, после чего все либо вернется назад, либо кончится навеки.
Я смотрела на маму, а перед глазами заискрились картинки — счастливый Вадим, родная мама, веселый Виктор Никитич, уважительный Эдик… Темнота… и другие кадры… Резкий толчок Вадима, хамство охранника, равнодушие директора… Не хватало только одного кадра… Только одного.