– И вы опасались попросить меня об этом? – спросил маркиз.
– Конечно, – ответила Гермия. – Это… выглядит такой неблагодарностью и жадностью, когда вы столько… сделали для меня, но я не хочу, чтобы Питер чувствовал себя… обделенным, а поскольку папе и так страшно трудно содержать его в Оксфорде… он не может позволить себе то, что его друзья считают само собой разумеющимся.
– Я тоже учился в Оксфорде, – заметил маркиз, – и я могу понять вашего брата. Предоставьте заботу о Питере мне.
Гермия вскрикнула от радости и вскочила на ноги.
– Это правда… вы действительно сделаете это? – воскликнула она. – О… благодарю вас… благодарю вас!
Она помолчала, прежде чем спросить очень тихим голосом:
– Вы… вы не думаете, что я… слишком… навязчивая?
– Неужели нужно говорить, – ответил маркиз, – что я все еще в глубоком долгу перед вами и, конечно, перед вашей матушкой? Сегодня утром доктор сказал мне, что я в полном здравии, за исключением того, что меня нельзя бить опять по тому же месту.
– Значит, вы должны быть очень осторожны! – быстро проговорила Гермия. – Обещайте мне, что будете заботиться о себе.
– Сначала Хиксон, а теперь вы! – заметил маркиз, улыбаясь.
– Я все время думаю, – сказала Гермия обеспокоенно, – что на вас могут напасть, может быть, в парке, когда вы прогуливаетесь верхом или когда вы возвращаетесь домой поздно ночью.
– Со мной все будет хорошо, – ответил маркиз, – а вам, Гермия, надлежит заниматься лишь одним – радоваться всему вокруг вас и выглядеть такой же прекрасной, как сейчас.
Гермия взглянула на него, не зная, искренне ли он сказал это или просто хочет ей польстить.
Как будто прочитав ее мысли, он сказал:
– Силы Небесные! Вы же должны знать, что за один вечер стали сенсацией в свете, и моя сестра восхищена вами!
– Она была очень, очень добра, но вы не забудете сказать ей, что мне не… требуется больше… платьев?
– Я сомневаюсь, что она послушает меня, – улыбнулся маркиз, – и я уже сказал вам, что я позабочусь о Питере.
– Но… я не хотела, чтобы это было таким образом, – воскликнула Гермия. – Он не должен стать для вас… источником дополнительных затрат.
– Я запомнил то, как вы сказали мне когда-то, – ответил маркиз, – что за деньги нельзя купить счастья и материальные вещи не являются главными.
– Теперь вы повторяете мне мои собственные слова в совсем другом смысле, который я не подразумевала, – ответила Гермия. – После того что вы сделали для меня и моей семьи, я чувствую… неловкость, беря от вас… еще большее, и я знаю, что папа и мама почувствовали бы то же самое.
– Вы хотите сказать мне, что чувствуете себя слишком гордой, – сказал маркиз, – но у меня тоже есть гордость, и я отказываюсь оценить мою жизнь стоимостью нескольких платьев и бала, который мне все равно пришлось бы дать.
Гермия молчала. Она лишь смотрела вверх на него, и маркиз резко проговорил:
– И не вмешивайтесь в мои планы! Я люблю их строить и исполнять и не могу позволить, чтобы их разрушали бунтующие молодые женщины, чьи идеи отличаются от моих.
Гермия рассмеялась.
– Вы вновь пытаетесь напугать меня! Но я отказываюсь пугаться! Этой ночью я думала о том, что Дьявол был сначала Архангелом, который затем пал с Небес, и теперь, совершенно очевидно, он пытается взобраться обратно на Небеса по лестнице Иакова.
– Я вовсе не ангел, – резко возразил маркиз, – и вполне доволен собой, каков я есть.
Так что не пытайтесь причислить меня к лику святых!
– Мне вовсе не нужно этого делать, – сказала Гермия. – У меня такое чувство, что и без моих усилий вокруг вашей головы уже виден сияющий нимб, а у плеч вырастают крылья.
– Если это и так, – быстро сказал маркиз, – то это – результат магии, которой вы оплели меня. Недаром я чувствую, что все, что я пью, содержит магическое снадобье, а в каждом углу дома таятся колдовские чары?
– Какая прекрасная идея! – воскликнула Гермия. – Это была бы добрая магия, магия, которая приносит счастье и дает вам все, чего вы сами желали бы себе!
– Не знаю, не знаю! – задумчиво заметил маркиз.
Затем Гермия поблагодарила его вновь и побежала наверх в свою комнату писать письмо Питеру.
Маркиз, думала девушка, очень добр, и она чувствовала себя весь оставшийся день как будто окутанной золотым светом.
Когда Гермия спустилась вниз, одетая в изысканно прекрасное платье, которое, она надеялась, приведет его в восторг, она увидела Хиксона, поднимающегося из вестибюля с вечерней накидкой маркиза, перекинутой через его руку.
Ей показалось странным, что он несет ее наверх, и она остановилась, чтобы спросить:
– Добрый вечер, Хиксон. Его светлость в гостиной?
– Нет, мисс, – ответил Хиксон. – Я думал, что его светлость сказали вам, что не будут ужинать сегодня дома.
– Не будет ужинать здесь? – переспросила Гермия. – Но ведь сегодня у нас званый ужин.
– Да, я знаю, мисс, но его светлость уже давно обещал побывать в Карлтон Хауз, прежде чем его королевское высочество отправится в Брайтон завтра.
– Я понимаю, – сказала Гермия, – но я надеюсь, что он будет позже на балу, куда я приглашена.
– Если и будет, мне кажется, было бы ошибкой для его светлости оставаться на балу надолго, и, поскольку он будет без накидки, он может простудиться, – ответил Хиксон точно таким же тоном, которым могла озабоченно говорить няня.
Гермия улыбнулась:
– Его светлость чувствует себя намного лучше. Он сам сказал мне это сегодня.
– Все равно ему следует проявлять осторожность, – настаивал Хиксон.
Поскольку камердинер был так же озабочен, как и она, Гермия добавила:
– Я страшно боюсь, что те, кто напал на него в прошлый раз, могут попытаться сделать это вновь.
– Совершенно верно, мисс, – согласился Хиксон. – Но его светлость не желает думать О себе, и когда я говорю ему, что мистер де Виль убьет его прежде, чем попадется, он только смеется.
Гермия испуганно вскрикнула.
– Вы действительно так думаете?
– Да, мисс, – сказал Хиксон. – Мистер Рошфор уже попытался однажды, и он попытается вновь, запомните мои слова!
– К-как можем мы… остановить его? – спросила, запинаясь, Гермия.
– Попытайтесь вы поговорить с его светлостью, мисс. Меня он не слушает, говорит, что я – старый хлопотун, но что толку хлопотать после смерти человека! Вы должны что-то предпринять, пока это не произошло.
– Да, конечно, – согласилась Гермия, – но что я могу сделать?
Хиксон глубоко вздохнул.
– Я не знаю, мисс! Я кладу заряженный пистолет на ночь рядом с кроватью господина, но он говорит мне, что любой, кто захочет напасть на него в его спальне, должен быть либо пауком, либо мухой, чтобы влететь в его окно.
Хиксон произнес это с горечью в голосе, но Гермия и сама знала, как он обожает маркиза.
Она была так же встревожена, как и он, предчувствуя, что нападение, не достигшее цели в прошлый раз, рано или поздно повторится вновь.
– Берет ли его светлость пистолет с собой, когда прогуливается верхом? – спросила она.
– Я предложил это, но его светлость говорит, что он портит форму его костюма! – ответил Хиксон. – Однако в фаэтон кладется пистолет, когда его светлость путешествует на дальние расстояния.
Хиксон помедлил, прежде чем добавить:
– Но тем, кто напал на его светлость, нужны не его деньги, а его жизнь!
Гермия вскрикнула от ужаса, но они не могли продолжить свой разговор, поскольку оттуда, где они стояли, было видно, что уже прибывают гости.
Идя к гостиной, где ожидала ее леди Лэнгдон, Гермия чувствовала, что все ее возбуждение от ожидания вечера пропало, как только ей стало известно, что маркиза на нем не, будет.
Она удивилась этому, ведь она так предвкушала этот званый вечер, думая о нем давно.
И тогда, двигаясь по мягкому ковру, . Гермия поняла – хотя это казалось невозможным, – что, без всяких сомнений, она любит его.