– Почему невозможно?
Гермия сделала глубокий вдох.
– Потому что… я не… люблю его.
– И вы считаете, что это более важно, чем все, что он может дать вам? Уверенность, деньги, положение, за которое яростно сражалось бы большинство женщин?
Гермия сжала руки с такой силой, что ее суставы врезались в ладони рук.
– Я знаю, что вы… сочтете меня… очень глупой, – сказала она, – но… я не могу выйти за кого-либо… пока… не полюблю его.
– Что вы знаете о любви? – воскликнул маркиз. – Когда я был в деревне, я был уверен, что вы очень несведущи в этом. Точно так же я уверен, что был единственным мужчиной, когда-либо поцеловавшим вас!
Его слова заставили залиться краской щеки Гермии, и она хотела убежать, прежде чем подвергнется следующим вопросам.
И в то же время ей хотелось остаться просто потому, что он был рядом.
– Это странно, – продолжал маркиз. – Вы знаете… что не любите одного из самых очаровательных молодых людей во всем высшем свете! Но как вы можете быть уверены в этом?
На это есть очень простой ответ, подумала Гермия, но произнести его она не могла и только чувствовала, что дрожит, надеясь, что маркиз не замечает этого.
И тут голосом, которого она никогда не слышала от него, он сказал:
– Прошлой ночью, Гермия, когда я целовал вас, я подумал, что это произошло совсем по-иному, чем в первый раз, хотя для меня и тот поцелуй принес неожиданное волшебное обаяние, которого я не смог позабыть.
Гермия была так удивлена этим словам, что впервые подняла на него глаза.
Встретившись с ним взглядом" ей уже невозможно было отвести глаз, и она почувствовала, что он как будто глядит в самую глубину ее души и знает, как сильно она его любит, – После прошедшей ночи, – продолжал маркиз, – я был уверен, что вы любите кого-то, хотя и боитесь признать это.
Она могла лишь смотреть на него, не отрываясь, со слегка раскрытыми губами и сердцем, колотящимся с такой силой, что у нее не было возможности говорить и даже дышать.
Маркиз подошел ближе к ней и сказал:
– Тогда нас обоих подхватила драма происшедшего с нами, теперь же, как мне кажется, мы ощущаем новые чувства, более поразительные.
Он обнял ее и прижался губами к ее губам.
Он прижал ее к себе и целовал уже не осторожно и нежно, но требовательно, как будто хотел увериться в ней, как будто желал завоевать ее и владеть ею безраздельно.
Чувствуя себя перенесенной от отчаяния дум, что она должна оставить его, к невероятным чудесным небесам, Гермия смогла лишь отдать ему свое сердце и душу, как отдавала она их ему прошедшей ночью.
Он целовал ее, пока они оба не задохнулись от счастья, пока Гермия не почувствовала, что не является больше собой, но составляет часть его, и они оба являются одним целым.
Маркиз поднял голову и сказал голосом, звучавшим необычно и несколько нетвердо:
– Ты моя! Как смела ты позволить другому мужчине подумать, что можешь выйти за него, когда ты принадлежишь мне и принадлежала мне с самого первого момента нашей встречи?
– Я… я люблю тебя! – прошептала Гермия. – Я люблю тебя… так, что в мире не существует больше других мужчин, кроме тебя!
Маркиз целовал ее вновь.
Теперь она знала, что он хотел завоевать ее и владеть ею, сделать ее лишь своею, так, чтобы – как она сама сказала – не было другого мужчины в мире, кроме него.
Чувства, которые он возбудил в ней, были столь ошеломляющими, столь фантастическими, что, когда его губы оставили ее, она спрятала свое лицо на его груди и он смог ощутить ее дрожь.
Но это было счастье, а не страх.
– Что ты совершила со мной, моя дорогая? – спросил он.
И засмеялся.
– Я знаю, что. Ты заколдовала меня, и я нахожусь под твоими чарами, от которых мне никогда не освободиться. Я верю теперь во всю магию, которой ты окутала меня с того момента, когда сняла подкову с копыта моей лошади, потому что я не смог сделать этого сам.
Гермия тихо рассмеялась смехом, чуть похожим на всхлипывания.
– Это не магия виновата… просто тебе, будучи таким богатым, никогда не приходилось решать таких низких задач самому.
– Нет, это была магия! – настаивал маркиз. – А когда я взглянул на тебя, я подумал, что ты появилась из сновидения.
– Ты подумал, что я была молочницей!
– Я просто пытался убедить себя в этом, – ответил он, – но мне следовало бы понять тогда, что ты околдовала меня волшебными чарами, и мне никуда от них не деться.
Гермия положила голову ему на плечо.
– Если я и колдунья, я становлюсь ею только тогда, когда ты целуешь меня, и я хочу, чтобы ты целовал меня вновь и вновь, вечно.
Маркиз не отвечал.
Он лишь целовал ее, и она думала, что не может быть ничего более захватывающего, более восхитительного, чем чувства, которые он пробуждал в ней, или которые – она ощущала – Она вызывает в нем.
Лишь когда голос вернулся к ней, она сказала:
– Я не верю, что это… правда. Я никогда не думала, что ты сможешь… даже на мгновение полюбить меня, как я… люблю тебя.
– Когда ты приехала в лес, чтобы очень плохо разыграть передо мной роль, – сказал маркиз, – я уже знал, что ты и есть та, которую я искал всю мою жизнь, и что я никогда не потеряю тебя.
Гермия покраснела.
– Ты догадался, что я тогда… лгала?
– В этом у меня не было сомнения, – ответил маркиз, – даже если бы я не знал уже тогда, что твоя кузина не может сидеть рядом с умирающей деревенской бабушкой, уж не говоря о том, чтобы вынести раненого человека из леса, принадлежащего Дьяволу!
– Она… она очень стремится… выйти за тебя замуж.
– Я никогда не женился бы на ней! – ответил маркиз. – Я, по сути дела, решил никогда не жениться!
– Твоя сестра рассказала мне об этом.
– Но против магических чар у меня, конечно, нет защиты.
– Не говори так, – быстро сказала Гермия. – Я не хочу, чтоб ты думал, что я пыталась завлечь тебя или заставить сделать что-то, чего ты на самом деле не хочешь.
Маркиз снова притянул ее к себе.
– Я женюсь на тебе потому, что жажду тебя, – ответил он, – и я убью любого мужчину, который попытается отобрать тебя.
Гермия мгновение подумала и затем сказала:
– Но… ты привез меня в Лондон, чтобы я… могла встречаться с другими мужчинами.
Руки маркиза крепче сжались вокруг нее.
– Я знал, что люблю тебя, – сказал он, – я знал, что ты принадлежишь мне, но я давал тебе справедливый шанс, если ты предпочтешь кого-нибудь другого. Я делал это не ради тебя, но ради себя.
Он видел, что Гермия затрудняется понять его.
– Видишь ли, моя дорогая, будучи настолько разочарованным, я считал всех женщин одинаковыми: готовыми продать себя по самой дорогой цене, стремясь лишь к положению в жизни, которое я мог дать им, а не ко мне как к человеку.
– Мне нужен только ты! – торопливо сказала Гермия. – Я желала бы, чтобы ты был не маркизом, а просто обычным человеком… тогда я смогла бы показать тебе, как я заботилась бы о тебе и любила бы тебя.
Она подвинулась чуть ближе к нему и добавила:
– Ты бы понял тогда, что моя любовь такая же, как любовь моей мамы к папе, а все остальное не имеет значения.
Маркиз улыбнулся.
– Я понял это, когда был в доме викария, – сказал он. – Я никогда не видел людей, настолько счастливых, как твои отец и мать, и когда я понял, как вы бедны и как радуетесь даже малым подаркам жизни, я был почти уверен, что и ты такова же, но все же должен был в этом убедиться.
– Но предположи… просто предположи, что я пообещала бы выйти замуж за лорда Уилчестера… или кого-либо… подобного ему?
– Тогда я потерял бы тебя, – ответил маркиз, – потому что я знал бы, что ты, считая, что я не женюсь на тебе, предпочла любви деньги и положение.
– И ты… знал уже, что я… люблю тебя? – прошептала Гермия.
– Моя радость, твои глаза настолько выразительны, – сказал маркиз, – и я видел, когда входил в комнату, как они загорались и ты смотрела на меня не так, как на всех, а совершенно по-иному.