— Да что же это такое? — вскинулись старики и бабы. — Наших лошадей забирают! На чем мы в станицу поедем?
И сперва бабы, а потом казаки 2–го Хоперского полка и 12–го пластунского батальона медленно, сжимая офицера кольцом, приблизились к нему и избили, сорвали погоны. То, наверное, было одним из предвестий бури, забушевавшей в 1917–м над всею Россией.
Золотой крест 2–й степени без банта он получил за взятие турецкого укрепления в ущелье.
Крест 1–й степени с бантом мог быть наградой посмертной. На Западном фронте, куда их перебросили на усиление атак, батальон попал в окружение. Перед этим откуда‑то с полей шли и шли наши раненые. Генерал и командир батальона мешкали, среди солдат росла паника. Тогда и крикнул казак Кияшко:
— 2–я сотня, стройся по мне!
Точными командами провел он сотню через чистое поле и залег впереди всех на открытой земле. Видны немецкие окопы, винтовки, нигде не скрыться, каждая минута дорога.
— Приготовиться к атаке!
«Помню, — говорит он, — немец в меня целился, а я повернул голову вбок, смотрю, шагах в тридцати сзади наш командир батальона, но мне не мешает. А «в атаку» я крикнуть не успел. Пробил меня немец в плечо. Без меня поднялись».
Это было 12 мая 1915 года. В госпиталь несли его пленные немцы. Крест Георгия 1–й степени привез ему из Баталпашинской атаман отдела. Ведь теперь и генерал должен был на улице отдавать ему честь. В Екатеринодаре, где его лечили, в кинематографе «Мон — Плезир» шел фильм «В объятиях Клеопатры». Но он только прочитал афишу и поехал домой в Удобную. Кияшко суждено было немного отдохнуть и снова отправляться на фронт. В 1917 году душа его была уже готова принять Советскую власть. Скажет ему атаман станицы Черноштанный:
— Подхорунжий Кияшко, стань на стол и скажи нам, какую такую ты выдумал Советскую власть!..
— Я ее не выдумал. Она уже рядом, в Отрадной она есть.
«Тут богатеи меня столкнули и стали топтать ногами…»
Я встаю и выхожу во двор. Не могу. Хочется успокоить свои чувства. Подхожу к воротцам и гляжу на улицу. Под ветвями фруктовых деревьев проходят девчата. Говорят об американском фильме «Клеопатра», который вчера показывали в станице Отрадной. Клеопатра, Элизабет Тейлор, «Исторический вестник», 1887, 1917, 1979–й годы, Кияшко — в эту секунду все рядом в моей голове. Опять чувствую Время, его колдовскую власть над нами. Еще двадцать пять лет назад, изучая в школе историю по учебнику, воспринимал я события империалистической и гражданской войн как старозаветную быль. Своды пыльных газет еще более отдаляли время. Живой же человек приближает его. Краеведы часто подсказывают нам: там‑то и там‑то можно встретить ветерана. Какие же они сейчас? Чем занимаются? Что думают? Чему удивляются? С кем дружат? Ефима Ивановича сорок лет знает милейший человек, пенсионер, организатор музея в Отрадной Михаил Николаевич Ложкин. Он и привез меня в Удобную. Каждый раз он что‑то уточняет, выпытывает еще и еще одну деталь, еще одну историю, фамилию — все пригодится музейным папкам, а потом, может, мальчику — историку, пожелающему возродить из забвения дни и годы своего Отрадненского района. Побольше бы — скажу мимоходом! — таких краеведов — энтузиастов, чаще бы тогда думали мы, среди каких замечательных современников жили и живем.
Я оглядываю комнату. На стене между окон большая репродукция: Ленин читает «Правду». Старенький, из стеклянных палочек абажур висит над столом. Печка. Две кровати под простыми одеялами. Много ли человеку нужно? Не в роскоши покоится счастье. Все старание ушло на другое. И я замечаю, что в хате есть только то, что дорого сердцу и что уж крайне необходимо для житья. Вот ведь в чем величие стези человеческой.
— А как же вы не сохранили кресты?
— Пропали. Белые растащили, разорили хату, семью пороли. Меня в станице не было, я Невинку брал.
Так все это просто и не больно сейчас звучит. И раны, и беды, и несчастья залечило само время. Но все надо было перенести на себе, помучиться, пострадать. Легко ли — быть избитым своими же казаками? Скрываться? Вернуться с отрядом, убеждать станичников? Пропадать в закаспийских песках? Создавать ревком, добивать банду в кубанских камышах, в горах? Сидеть в сельсовете и, настораживаясь, слушать богатого казака, который в любую минуту может наставить на тебя обрез? Легко ли? Это сейчас, какую убедительную страницу ни читай, кажется просто. Надо было рисковать, рисковать и рисковать. Некоторые теперь почитают за ееликодушие — подвезти на казенной или собственной машине за рубль. Некоторые «изнемогают от усталости», просидев в чистом кабинете восемь часов, морщатся от телефонных звонков и посетителей. А что такое не спать по нескольку суток? Неплохо бы нам всем почаще (и прочувствованно) вспоминать, от каких людей, после какой борьбы досталось удобство. Былое мужество и беззаветность в святом деле должны укорять нашу совесть, беспечность, инерцию. Ведь у нас иногда не хватает даже мужества и чести на раскаяние: «Простите, я виноват, я вас обидел, простите, я за вас не заступился». Ради великой будущей человечности и нового сознания в людях сражались Кияшко и его товарищи. Вот о чем думается мне рядом с ним, таким достойным, надежным и в своей старости.