И вдруг они услышали голос, который дрожал от страха, хоть и хотел казаться грозным:
— Стой! Кто идет?
Это на них наткнулся ночной сторож мсье Заяц.
Перепуганный, он напрягал взгляд, пытаясь рассмотреть, что это за зловещие тени движутся по аллейке. От страха он совсем потерял голос. Несколько раз он снова попытался крикнуть: “Стой! Стрелять буду!” Но не смог, голос пропал.
Тогда он просто поднял свой дробовик...
Герои-спасатели остановились в замешательстве. Что делать?
И вдруг они, перепуганные не меньше, чем ночной сторож, услышали решительное щелканье затвора дробовика.
Мсье Барсук и мадам Коза тут же, как подкошенные, упали на землю: они еще из множества кинофильмов твердо усвоили, что лежащему пули не так страшны.
А мсье Жан не бросился на землю, он решительно пустил в ход свой газовый пистолет.
Струя газа достигла сторожа. Мсье Заяц вырубился моментально.
— Ну что, будем его связывать? — обратился мсье Жан к своим спутникам.
— Боже, боже! — всхлипнула мадам Коза. — Мы теперь самые настоящие преступники!
— Снявши голову, по волосам не плачут, — твердо сказал мсье Жан.
— Лучше поторопимся, — рассудительно сказал испуганный мсье Барсук. — Не дай Бог еще кто-нибудь на нашем пути встанет!
И тут они услышали чудную, волшебную мелодию. Днем, конечно, она не была бы так ясно слышна, но в тихой жаркой ночи каждый звук доносился отчетливо и звонко.
История десятая.
Дудочка.
Сначала они даже не поняли, что это где-то зазвучала дудочка Тима. А когда прислушались...
Тут с ними что-то неведомое для них самих произошло. Они перестали волноваться. Они смотрели друг на друга — и смеялись! Действительно, смешно — три черные одинаковые маски глядят друг на друга!..
Потом, первым стянув маску и сунув ее в карман, мсье Барсук неожиданно сказал:
— Ребята, а нехорошо мсье Зайца бросить тут! Он же нас всех охраняет!
И они быстренько сгрузили цемент и инструменты с тележки, оставили мадам Козу добро охранять, а сами отвезли бесчувственного мсье Зайца домой.
Сдав его на руки перепуганной мадам Зайчихе и уверив ее, что он скоро придет в себя и всё будет хорошо, они, с чувством исполненного долга, вернулись к мадам Козе и решительно двинулись опять к каталажке выручать Тима.
А нежная, чуть печальная мелодия дудочки все звучала и звучала...
Мадам Лиса разбудила Лисоньку и шёпотом сказала:
— Проснись, доченька! Я всё думала, как там, в каталажке, плохо Тиму! И голод, его, наверное, мучит... Вот я собрала тут угощение, отнеси потихоньку ему...
У Лисоньки глаза стали огромными-преогромными от удивления: неужели это ее мать так говорит? Она ведь всегда Тима не любила!
А мать, подумав, что Лисонька боится идти одна ночью, предложила:
— Хочешь, вместе пойдем? Очень мне его жаль!.. Он, наверное, и не виноват!
— Да нет, мамочка, я сама, — спрыгнула с постели Лисонька. — Не беспокойся, я не боюсь! В конце концов нас же охраняет мсье Заяц!
А через открытое окно в жаркой летней ночи пела-выпевала нежную мелодию дудочка Тима...
Мсье Баран проснулся оттого, что горько плакал во сне. Как в детстве... Какой-то очень печальный сон ему снился. Но что снилось — он не мог вспомнить.
Долго он потом ворочался на своем ложе, все не мог снова уснуть: жизнь свою в памяти перебирал... А что? Жил, кажется, честно, трудился изо всех сил, семью обеспечивал, мадам Овцу преданно любил... Что ж так на душе неспокойно?
— Милая моя, — разбудил он мадам Овцу, — ты не знаешь, почему мне так плохо?
— Боже мой, разбудил! А мне так рано вставать, дел полно! — рассердилась мадам Овца. — Плохо ему!? Понятно, почему плохо! Засадил Тима в каталажку — вот и мучаешься! Ты же у меня добрый, хоть и глупый! — поцеловала она его в щеку и тут же опять заснула.
Мсье Баран встал, подошел к открытому окну. Печальная и сладкая мелодия была здесь слышнее...
— Неужели дудочка Тима? Да нет, не может быть, я же ее сломал! — подумал мсье Баран. — Да в каталажке и не заиграешь, — вздохнул он.
И так ему захотелось помчаться и освободить Тима. Фингал под глазом уже почти прошел от примочек мадам Овцы. И злость ушла...
Теперь только хорошо помнилось, что это он первым напал на Тима и дудочку его сломал, вместо того, чтоб по-хорошему поговорить с ним, убедить опусы свои разучивать подальше от его дома!
“Ах, как я нехорошо поступил!” — мучился собственной виной мсье Баран.