А мелодия неожиданно прекратилась, перестала звучать в жаркой ночи...
Мсье Баран тут же успокоился, сладко зевнул, решил, что утро вечера мудренее, оно подскажет, что делать, потянулся с хрустом и улегся досыпать.
Решетка на окне каталажки не сразу поддалась усилиям мсье Жана.
Он крошил ударами лома старый цемент, поддевал решетку снова и снова. Наконец, ему удалось ее вывернуть. С глухим стуком она упала на траву.
Тим выпрыгнул из окна, легко подхватился на ноги и остолбенел.
К тому, что мсье Жан был в черной маске, он уже привык. Но в волнении он не заметил за своим спасителем две другие фигуры тоже в черных масках.
Не сразу он узнал мадам Козу и мсье Барсука. Сердце подпрыгнуло в груди от нежности и благодарности к ним, он бросился их обнимать. Но мсье Жан грубовато остановил его:
— Не мельтеши! Дело надо закончить! Ты поиграй на дудочке, чтоб нам веселей было, а мы опять решетку на место поставим и зацементируем!
Тим заиграл. На этот раз мелодия была нежная и веселая. Она словно танцевала над деревней, и все, кто не спал, могли слышать ее и радоваться ей...
Судья Филин мучился бессонницей, метался в жару, места себе не находил... И вдруг сквозь открытое окно донеслась откуда-то к нему удивительная мелодия!
Надо сказать, что судья Филин был меломан. У него за долгую жизнь собралась огромная коллекция дисков классической музыки в исполнении лучших оркестров под руководством лучших дирижеров.
Он хранил записи всемирно известных опер, записи отдельных арий в исполнении известных певцов.
У него и лучшая современная музыка была в почете, и лучшие джазовые оркестры и солисты-исполнители...
В общем, он был истинный знаток!
Но такой очаровательной мелодии, сыгранной на бесхитростном инструменте (ему казалось, что это было что-то вроде дудочки!), он за свою долгую жизнь еще не встречал.
Он перестал метаться по влажной от пота подушке, лежал неподвижно и слушал — чудо как мелодия хороша!..
И удивительное дело — он ощущал, как с каждым мгновением болезнь, так жестоко свалившая его, уходит, утекает!
Вот он уже может поднять и держать голову над подушкой!
А теперь пробует сесть — и садится, спустив ноги с постели!
А теперь столько силы в нем появляется, что он может встать и идти...
Как был, в ночной рубашке, он пошел к окну, чтоб лучше слышать, чтоб запомнить эту мелодию, такую простую, и в простоте своей — божественную...
В комнату вошла сонная мадемуазель Овца — проведать, как судья себя чувствует. И руками всплеснула, решила, что больной в бреду, как лунатик, ходит!..
— Кто это играет? — спросил у нее судья.
— Откуда мне знать? Тим научился на дудочке хорошо играть. У него дудочка была! Пока мой дядя эту дудочку не растоптал...— простодушно вслух раздумывала она.
— Как это растоптал!? — удивился судья Филин и таким образом вскоре выудил у нее всю правду.
— Пожалуй, это Тим играет, — после некоторого молчания, подумав, сказала мадемуазель Овца. — Только не понимаю, как он в каталажке мог дудочку достать?..
А дудочка в ночи всё звучала!.. И новые силы всё вливались в худое, изможденное болезнью тело судьи...
Судья Филин был очень мудр. Другой бы кто — не догадался, а он не только предположил, он уже твердо знал: его подняла с постели, а, может, и от смерти спасла, именно эта мелодия простой дудочки...
Возле каталажки кипела напряженная, но аккуратная и основательная работа под пленительную мелодию дудочки Тима...
Мадам Коза и мсье Барсук торопливо готовили раствор цемента, подавали его мсье Жану, который заново укреплял тяжелую ржавую решетку...
И скоро только влажный слой цемента указывал, что тут что-то было нарушено.
Мсье Жан, разглаживая влажную поверхность, уверял своих помощников, что к рассвету по такой жаре всё просохнет, и полицейский утром будет голову ломать, как это Тим мог исчезнуть: и двери были заперты и решетка на месте!..
А тем временем Тим далеко будет. Он спрячется, пока они не добьются, чтоб справедливость восторжествовала!..
Они уже всё закончили и, собрав свое имущество, так, чтоб ни одной улики не оставить, собрались уходить.
Но мсье Барсук вдруг остановился, прислушался к мелодии, которую Тим выводил, оглянулся на мадам Козу, посмотрел на звездное небо, чуть повременил, собираясь с духом, и, наконец, вымолвил:
— Мадам, вы удивительно храбрая! Я восхищаюсь вами! Разрешите предложить вам руку и сердце!
Он в смущении раздул щеки и, потупив взор, ждал ответа.