Утенок говорит, что Канкредин то и дело взревывал. Утенок слушал его с презрением, потому что был уверен, что на самом деле Канкредин ничегошеньки не знает про Реку. Вот и у меня было точно такое же ощущение, когда я читала его одеяние, хотя Утенку Канкредин сказал одно, а на одеянии было написано другое.
— «…на моих условиях, — было написано там, откуда я принялась читать заново. — Так я укротил его и вытянул из него жизненную силу этой земли. Но он схитрил и спрятал свою силу в душах некоторых своих людей. Когда я узнал об этом, то послал своих волшебников в сражение, дабы разыскать эти души».
Плетение было крупное и неаккуратное. Следующая часть обнаружилась на правом плече Канкредина. «Тогда я отдал реке первое свое повеление — чтобы он передал мне эти души. А он не желал этого делать. Мы боролись, и он загнил от чрезмерных усилий, и стал разносить болезнь, которой я его проклял…» На этом месте Канкредин поддернул одеяние, и оно улеглось складками поверх правого бедра. Я всматривалась долго и старательно, но смогла разобрать лишь разрозненные отрывки, очутившиеся на верхних частях складок. «…отказал земле в его водах…» «…спрятал свои души от меня…» «…обратился к большей силе…» «…и тогда я воззвал к абсолютной силе…»
— Как по-вашему, зачем я установил эту душесеть? — проревел Канкредин (так сказал мне Утенок).
— Полагаю, затем, чтобы улавливать души местных, — сказал Утенок. — Кстати, а вам известно, что довольно много душ проходят через нее?
Тут Канкредин и вправду разозлился, хотя и постарался этого не показывать.
— А, так значит, вы это заметили, — презрительно произнес он. — Но многие люди, способные видеть души, все-таки не являются волшебниками. Так вы советуете мне использовать сеть с более мелкими ячейками? А?
— Если вы это сделаете, то будете улавливать больше, — сказал Утенок. — А что вы с ними делаете?
— Не ваше дело! — отрезал Канкредин. — Эта сеть — чары, наложенные на Реку, а не ловушка для душ в прямом смысле слова.
— Понятно, — сказал Утенок. Хотя на самом деле ничего ему не было понятно — он сам мне сказал. Но я совершенно уверена, что при этом он был очень доволен собою. Я помню, что еще тогда, рассматривая одеяние Канкредина, я мимоходом подумала, что нечасто видела, чтобы Утенок казался настолько уверенным в себе.
Потом я добралась до бедра Канкредина и прочитала: «…и благодаря этому мы взяли одного человека с такой душой. Я уверен, что мы случайно перехитрили реку, поскольку те, кто схватил его, были уверены, что он — человек кланов, как и они сами». Я поняла, что тут говорится о Гулле, и жутко разозлилась. «Река не отдал мне душу этого парня, хотя мы боролись за нее три дня. Но я хитер. Я изучил парня и мысленно развернул его душу. Я обнаружил, что его душа — нечто большее, чем река. Это часть древней жизни, существовавшей до реки».
За этим отрывком последовал подол; он свисал над толстой ногой Канкредина, а из-под подола выглядывала грязная сандалия. Остальная часть истории находилась на спине. Я чуть не закричала.
Мне нужно было как-то заставить Канкредина встать и повернуться ко мне спиной. Никогда еще меня не переполняла такая решимость. Я посмотрела на Утенка и осторожно повертела рукой внутри рукава, надеясь, что Канкредин этого не заметит. Утенок меня понял. Он тоже пытался прочитать, что написано на одеянии Канкредина, но он читает медленнее меня, и он видел, что я ушла в это занятие с головой. Потому Утенок бросил на меня совершенно полоумный взгляд — на его собственном языке это означало: «Ладно, но это будет нелегко», — и повернулся к магам Канкредина.
— А вы умеете творить иллюзии? Вы можете придать себе внешность кого-нибудь другого?
Я поняла, что он пытается выяснить, нет ли среди этих двоих замаскированного Танамила. Мне захотелось покачать головой, но я не решилась. Я была уверена, что противоположная часть одеяния Канкредина расскажет мне обо всем.
Канкредин и два его мага издали негодующие возгласы. Но они бы поступили точно так же, если бы просто не хотели, чтобы мы знали, умеют они это или нет. Утенок этого не учел.
— Так можете или нет? — спросил он. — Может, вы встанете и покажете мне что-нибудь?
Канкредин догадался, что тут скрывается какой-то подвох. Он был до ужаса умен. На мгновение его толстое лицо приблизилось, и его стало ясно видно. Пухлые веки наползали на глаза. Канкредин смотрел на Утенка. Его сила обеспокоила Утенка — впервые за все это время. Утенок крепко сжал Леди — под накидкой у него проступила выпуклость, — и судорожно вздохнул.
— Это отучит тебя докучать мне дурацкими вопросами, — сказал Канкредин. — Ведь верно? А?
И тут меня внезапно посетила мысль: а почему, собственно, он вообще утруждает себя беседой с нами? Он же считает, что мы всего лишь глупые дети. Я посмотрела на Хэрна. Хэрн начал здорово походить на Гулла.
— Прекратите! — крикнула я. — Оставьте в покое душу моего брата!
— Я тут ни при чем, — сказал Канкредин. — В его душе какая-то странность.
Он внимательно посмотрел на Хэрна. Хэрн спрятал лицо в ладонях — как будто у него вдруг закружилась голова.
Тут мы с Утенком здорово испугались. Утенок схватил Хэрна за руку и потащил его прочь из комнаты. Канкредин вскочил с кресла — по комнате прокатилась волна холодного воздуха, — и заревел, чтобы Утенок не вмешивался.
Потом начался сущий кошмар. Мне представилась превосходная возможность прочитать то, что написано на спине у Канкредина — но за счет Хэрна. А до меня дошло, что если на одеянии Канкредина написана правда — а я полагаю, что это так и есть; то есть, та часть правды, которая известна Канкредину, — то наши души, моя, Хэрна и Утенка, подобны душе Гулла, и их можно использовать таким же образом. Канкредин смотерл на Хэрна из-под своих пухлых век, а Хэрн дрожал, опираясь на Утенка. Утенок стоял, обхватив Хэрна и прижимая к нему Леди — так сильно, что потом у них обоих долго не сходили синяки. И при этом, как он утверждает, он изо сех сил желал, чтобы душа Хэрна на вид казалась самой обычной — как душа Кориба, сына мельника, или тети Зары, или того же Звитта. А я, лихорадочно спеша, прочитала то, что было написано на широкой спине Канкредина.
«Так я, Канкредин, величайший из волшебников, узнал, как управлять самой душой души этой земли. Река пытался спрятать от меня душу этого парня, но я наложил на парня узы, которые должны заставить его прийти ко мне. Я чувствую, как он приближается. Он уже близко. Силой этих слов и рук моих магов я ныне перегородил устье реки душесетью; в нее угодят души всех, кто умер в этой земле. Мои маги каждый день собирают эти души. Они станут моими пленниками и научатся выполнять мои повеления, и я не допущу, чтобы они ушли за море, в их последнюю обитель. Но парень, который идет ко мне, попадет в сеть, пребывая в своем теле. Потому через него я смогу дотянуться до души, стоящей за душой реки. Когда я заполучу его, я сравняюсь силой с рекой. Я прокачусь по нему, как волна по морю, и эта земля покорно ляжет к моим ногам. Я, Канкредин, сказал».
Я не стала читать, что написано на рукавах. Кажется, там были какие-то более давние письмена.
— Утенок! Уходим! — завизжала я.
Канкредин повернулся и взглянул из-под толстых век на меня. Я подумала, что нам не удастся уйти.
— В нас нет никакой тайны, — сказала я. — Мы… нам надо догнать Карса Адона.
— Да, правда! — тут же подхватил Утенок. — Ну посмотрите на наши души! Вы же видите, что они откытые и честные!
— Я смотрел на ваши души, — отозвался Канкредин. — Они пустые. Подозрительно пустые. А его душа — не такая.
И он указал на Хэрна.
— Он старше нас, — сказала я. — И я признаю, что вы поступили очень правильно, что вступили в борьбу с Рекой. Мне кажется, вы очень умный. Мне кажется…
В этот момент я могла бы сказать все, что угодно. Вообще все.
Канкредин рассмеялся над моими словами — смех его был все таким же жестоким, — и посмотрел на своих двух магов.
— Что станем делать?