— Шерсть же вся промокла! — заметил король.
— Это неважно — мы обрабатываем и прядем шерсть особым образом, и ей это не страшно, — сказала я.
Король посмотрел на Робин, которая как раз взяла немного мокрой пряжи и принялась прясть для меня. Потом он уставился на меня — как обычно, словно он меня поддразнивал.
— Пушистик, — сказал он, — но всем же известно, что шерсть садится. Иногда я начинаю подозревать… А у варваров есть женщины-маги? Мне кажется, ты могла бы быть таким магом.
— Нет, ваше величество, — сказала я. — Я не маг.
— А в таком случае можешь ли ты поклясться, что вся эта возня с ткачеством затеяна не ради какого-то другого мужчины? — спросил он.
У меня сердце екнуло, но я ответила:
— Это не для смертного, ваше величество.
Это его успокоило, хотя и не до конца, и он подошел к двери, взглянуть на дождь. Хэрн сидел у выхода, прислонившись к каменной стене, и тоже мрачно глядел наружу, мимо моего станка. Озеро кипело и бурлило. Почти у самых моих ног вода среди камышей шла пузырями. Я то и дело, в промежутках между рядами, выглядывала в дверной проем; я почти что оказалась в настоящих горах. Они окружали нас со всех сторон: высокие зеленые склоны, еще более высокие коричневые склоны, и надо всем этим — черно-синие вершины, окутанные облаками. Теперь, когда дождь начал ослабевать, я расслышала шум несущейся со склонов воды. По каждому углублению, каждому желобку бежали ручьи. Некоторые находились так далеко, что казались белыми штрихами, наподобие следа проползшей улитки; другие же, поближе, мчались по камням, поднимая водяную пыль.
— Думаю, отсюда мы далеко на лодках не уйдем, — сказал король и отвернулся, вполне довольный.
Пожалуй, он был прав. Нам придется покинуть Реку. Река впадала в озеро, протекая через узкую расщелину между двумя высокими бурыми склонами. Думаю, течение там бурное. А над этой расщелиной, на самой высокой и самой черной горе я разглядела белую полоску. Должно быть, это и был исток нашей великой Реки.
Хэрн тоже его заметил.
За это время столько всего произошло, а ткать было совсем некогда! Как я и говорила, Хэрн смотрел на тростники у нас под ногами.
— Прилив начался. Смотри, течение пошло в другую сторону.
Я перегнулась через станок и посмотрела. Пузырьки, пена и мелкие веточки, которые прибило к берегу, медленно двигались вдоль него, в сторону той расщелины, из которой вытекала Река. На мгновение мне показалось, будто Хэрн прав. Потом я спохватилась.
— Но прилив не добирается даже до Шеллинга!
Мы поискали взглядом Танамила, чтобы спросить его, что все это значит. Робин пряла, сидя у другой стороны дверного проема, а Танамил склонился над ней. Наших взглядов он не заметил. Эти мне влюбленные!
— Джей! — позвал Хэрн. — А разве здесь бывает прилив?
Джей подошел поближе и взглянул на воду. Меня он игнорировал.
— Нет. Прилив доходит только до Красной реки. Это, наверное, водоворот. Вода быстро проносится через середину, а по краям отстает. Понимаешь?
Культя его дернулась, как будто он хотел рукой указать на озеро.
Посреди озера начали образовываться волны. Я почему-то не очень поверила в слова Джея. Уж очень это все походило на прилив.
А потом бурлящая вода докатилась и до тростника, растущего под дверью. Вспенился белый гребень, и мы с Хэрном тут же промокли. Посреди этого гребня из воды показалась голова и плечи Матери. Матерь, в отличие от нас, была совершенно сухая. И разгневанная.
— Танамил! — позвала она.
Танамил вскочил и вытянул руку, как будто пытаясь отстранить ее.
— Я не могу говорить с тобой, — виновато произнес он.
— Но я должна с тобой говорить! — сказала Матерь, сделав упор на слово «должна». — Танамил, тебе доверили стоять на страже! Отвлекись от Робин хоть ненадолго и посмотри, что творится вокруг! Канкредин приближается. Он со своими магами уже одолел половину Реки. Они гонят мои воды перед собой.
— Но… — непонимающе протянул Танамил. — Как, без Гулла?..
— Звитт сказал им, что Гулл — мой сын, — сказала мама. — И Канкредин понял, что его одурачили. Он возьмет вместо Гулла Хэрна или Робин. Он знает, куда они направились. Глупец! Забери волшебную накидку у короля и немедленно покажи Танакви, что с ней нужно сделать!
Мама развернулась. Белый гребень вскипел и опал. А над озером взмыл большой белый лебедь.
Наверное, королю и его людям Матерь все это время виделась, как лебедь, который плавал у кромки воды и клекотал. Пока Матерь говорила с Танамилом, они принялись подбивать друг дружку взяться за лук, приговаривая, что у лебедя вкусное мясо. Едва лишь я оправилась от потрясения, вызванного словами Матери, как услышала, как Джей сказал:
— Эх, будь у меня обе руки, он бы от меня не ушел!
И я еще больше невзлюбила Джея.
Утенок, пригнувшись, протиснулся между Хэрном и ткацким станком.
— Где накидка? — шепотом спросил он.
— В королевской лодке, в сундуке, — прошептал в ответ Хэрн. — Я сейчас учиню какой-нибудь переполох, а вы с Танакви идите заберите ее.
Я посмотрела на Танамила. Он бурно закивал, но вытянул руки вперед, изобразив, будто они связаны — показать, что ничего не может сделать.
— Приготовьтесь! Как только поймете, что на вас никто не смотрит — бегите! — прошептал Хэрн.
Я с трудом заставила себя изображать, будто продолжаю ткать.
Утенок же выдернул из воды пучок камышей и принялся лениво плести небольшую циновку. Вид у него был такой, будто ему до смерти скучно.
Нам не пришлось долго ждать. Король заметил, как побледнела Робин. Когда Робин увидела Матерь, она выронила веретено и выпрямилась, вцепив руки. Я поняла по движению ее губ, что она шепчет: «О, нет! О, Матерь!» Мне кажется, Робин решила, что это она виновата, что Танамил пренебрег своими обязанностями. Когда тот наклонился и принялся что-то ей шептать, Робин ему не ответила.
— Не унывай, красавица! — сказал король, подошел и ущипнул Робин за щеку. — Это всего лишь лебедь. Какая же ты милая и робкая! Знаешь, я вправду тебя очень люблю.
— В таком случае, — воскликнул Хэрн, вскакивая, — почему бы вам наконец на ней не жениться?!
Он обошел мой станок и с обвиняющим видом двинулся к королю.
— Вы уже давно об этом говорите, но никак ничего не сделаете! Что подумают люди? Я не могу допустить, чтобы о моей сестре сплетничали!
И он много еще чего сказал. Если Хэрн захочет, он бывает очень красноречив. Я очень жалею, что не могла остаться и послушать это, и посмотреть на лицо короля. Впервые на моей памяти он перестал улыбаться. Но к тому моменту, как я проскользнула мимо станка и нырнула в тростники, король уже достаточно пришел в себя, чтобы вновь натянуть улыбку на лицо.
— Дорогой мой! — повторял он. — Дорогой мой!
И каждый раз, как он это произносил, Хэрн начинал выражаться еще громче и жестче.
— Имя Робин запятнано! — орал он, пока мы с Утенком мчались среди деревьев. Танамил маячил впереди.
— Чести нашей семьи нанесен урон! — взревел Хэрн, и мы, не сдержавшись, прыснули.
— Надеюсь, король не примет слова Хэрна слишком близко к сердцу, — сказал Утенок, когда Танамил нырнул в королевскую лодку. Лодка почти не шелохнулась — а вот подо мной с Утенком просела.
— Сундук заперт, — сообщил Танамил. Он стоял рядом с красивым резным сундуком короля, и вид у него был совершенно беспомощный.
Утенок рассмеялся и щелкнул пальцами. У него потрясающе гибкие большие пальцы. Он может поставить их перпендикулярно ладони. Выглядит это так же ужасно, как Джеева культя. Вот и сейчас он так сделал, и еще раз ими щелкнул — и резная крышка сундука тоже щелкнула и подскочила. Я схватилась за нее, и она приподнялась, обдав меня потоком воды.
— Где ты этому научился? — спросила я.
— Танамил показал, — ответил Утенок. Танамил уже снова был на берегу. Он рассмеялся.